Миссия на Маврикий

Джек замер, придумывая остроту, в которой сочетание горячей воды и Бата давало бы замечательный эффект, но способности его лежали несколько в иных областях, и, пожевав перо, он продолжил:

«Я, со своей стороны, тоже не смог вытрясти чего-то связного из бедняги Грэхема с „Бомбея”. Он крейсировал против пиратов Персидского залива, а когда вернулся с жутким некомплектом экипажа – получил приказ принять на борт кучу солдат и идти на рандеву с „Илластриесом” (семьдесят четыре орудия), к югу от Пролива Восьмого Градуса. Всю дорогу его преследовали неудачи: через десять дней открылась изрядная течь в форпике и заставила его возвращаться, пробиваясь сквозь противные ветра и постоянно откачивая воду (люди его и так валились с ног от болезней). Затем бесконечные задержки и проволочки на верфи, он пропустил время первого рандеву, затем – резервного. В итоге поплелся один, страдая от перемежающейся лихорадки, к Порт Луи, надеясь застать там нашу блокирующую эскадру. В итоге после долгого и кровопролитного боя его корабль был захвачен. Боюсь, из-за жары, лихорадки и волнений он несколько не в себе, иначе чем еще можно объяснить, что он спустил флаг перед шлюпом, приняв его в темноте за второй фрегат? (Да, это правда, тот несет оснастку корабля, наш старый знакомый „Виктор” о шестнадцати орудиях, но так обмишуриться...) Стивен о состоянии его интеллекта того же мнения, перед нашим отплытием залил его до горловин опийной микстурой и обрил чуть не до волдырей. Но, в любом случае, никаких приказов для Родригеса у Грэхема не было, так что сто к одному, что Китинга, как говорится, преследуют химеры. Но это видение подкрадывающегося, жадного до славы генерала, жаждущего присвоить себе завоевание острова и установление там власти британского губернатора, заставляющее его лезть из кожи, вполне меня устраивает, ибо совпадает с моим желанием выйти в море, пока „Минерва” с „Беллоной” еще не на плаву. (Ходят слухи, что не то роялисты, не то паписты, или и те и другие, проломили им днища адскими машинами, но я в это не верю – даже иностранцы не могут быть такими идиотами). Так что пусть будут химеры – лишь бы двигали в нужном направлении».

– Стивен, – окликнул он сквозь басы виолончели, – как пишется «химера»?

– Большинство, сколько я знаю, начинает с «х». Ты что, пишешь ей о буревестнике в моем ночном горшке?

– Стивен, тебе не кажется, что «ночной горшок» – чертовски неподобающее для письма выражение?

– Господь с тобой, Джек! Мать, самостоятельно растящую своих детей, тебе «ночным горшком» не смутить. Ну, напиши «талассодром», если тебе это кажется благозвучнее.

Перо снова заскребло по бумаге, виолончель продолжила выводить мелодию – и тут в дверь постучал гардемарин, с докладом о парусе на правой раковине. Гардемарин заметил, что, судя по странному пятну на фор-марселе, это «Эмма».

– Несомненно, она и есть – согласился Джек. – Как быстро они!

«Эмма» была отозвана с Родригеса депешей с авизо, но ее не ждали раньше вторника.

– Том Пуллингс будет на борту нынче же, – обратился коммодор к доктору, – надо пригласить его на обед. После мотаний туда-сюда вокруг Родригеса он будет очень рад куску свежей баранины.

Был вызван Киллик и снабжен указаниями к пяти склянкам приготовить седло барашка, полдюжины бутылок красной «Констанции» и «утонувшего младенца»[5]. Они еще пообсуждали Тома Пуллингса, его одиночный поиск вдали от своих, его вероятный аппетит – и тут вернулся запыхавшийся гардемарин с выпученными глазами с докладом: «Стонч» только что доложил о четырех парусах на северо-востоке.

– А что докладывает «Эмма»? – вопросил Джек.

– Не знаю, сэр, – пролепетал гардемарин.

– Ну так будьте добры, пойдите и выясните – раздраженно распорядился коммодор.

Выяснилось, что «Эмма» не докладывала ничего. Не было сигнала о вражеских судах в пределах видимости, не гремела пушка для привлечения внимания. А ведь «Эмма» с отличным капитаном на борту была куда ближе к этим четырем кораблям, чем «Стонч». Вывод был очевиден: эти четыре паруса – суда Ост-Индийской компании... Или (холодная рука сжала сердце Джека) – это английские военные корабли.

Джек в задумчивости вышел из каюты, прошел по палубе, окликнул «Эфрикейн», что выходит из строя и приказал сблизиться с «Эммой». До того «Боадицея» шла с малой парусностью, дабы уравнять скорость с тихоходными транспортами, теперь на мачтах распустились полотнища брамселей и со свежим ветром в бакштаг фрегат понесся не хуже скаковой лошади. Молочно белая кильватерная струя вытягивалась все дальше, носовой бурун вырос до клюзов, брызги летели от бака, образуя на солнце маленькие радуги. Дух экипжа взлетел невиданно, мальчишки и молодые марсовые громко хохотали, взлетая по вантам отдать бом-брамсели – однако несколько суровых энергичных окриков с квартердека мигом загасили веселье. Кормовые и шканечные вахтенные замерли, как мыши под метлой, передвигаясь едва не на цыпочках, более удаленные обменялись понимающими взглядами и тычками, а на баке пробормотали с понимающей ухмылкой: «Как бы не заштормило, ребята».