— И я помогал! — пропищал вдруг Коротышка, как всегда шагавший с младенцем впереди. — Кровь заговаривал. Помнишь?
— Разумеется, помню, — подтвердил Витус. — Это была сложная операция. Я тогда вставил пострадавшему в череп золотую монету, и, надеюсь, он до сих пор с ней разгуливает по миру. Ну так вернемся к Пайнту: в спасении жизни Дункана Райдера, преданного отца и семьянина, есть и его заслуга. Это нас и объединило.
— Ну а дальше? — нетерпеливо спросил отец Эрнесто. — История на этом наверняка не заканчивается?
— Нет, не заканчивается. Ибо Пайнт сегодня больше не матрос, а совладелец одной Генуэзской торговой компании. На свои призовые деньги он выкупил часть ее.
Глаза Эрнесто заблестели.
— Пути Господни неисповедимы! Рад за Пайнта. Наверняка он приличный, богобоязненный человек. Но ведь он англичанин. Каким же образом судьба забросила его в Геную?
— Во всем виновата любовь, святой отец. В один прекрасный день ему повезло, и он познакомился не с очередной портовой девицей, а с красивой девушкой из хорошей семьи. Звали ее Орнелла, и она была родом из Генуи. Вот он и отправился на ее родину, женился на ней и позаботился о стабильном доходе для семьи.
— Какая замечательная история! И, стало быть, благодаря этому Пайнту…
— Именно так. Благодаря Пайнту мы через два дня отправились в плавание. Как совладельцу ему было достаточно отдать соответствующий приказ.
— Воистину маленькое чудо! — Отец Эрнесто остановился, вынудив встать и своих спутников. — Позвольте, дети мои, вознести молитву за здравие бывшего матроса Пайнта, ставшего ныне уважаемым, солидным торговцем. Да защитит и охранит его Господь на жизненном пути!
Друзьям не оставалось ничего другого, кроме как пережидать, пока августинец претворит в жизнь свое спонтанное желание. При этом им пришлось проявить немало терпения, поскольку молитвы, которые святой отец повторял, перебирая четки, состояли из пяти разделов, каждый из которых содержал символ веры, «Отче наш», десятикратную молитву Деве Марии и «Во имя Отца и Сына…». Потом еще следовал эпизод из жизни Христа и Девы Марии.
Когда Эрнесто наконец закончил страстным «амен», Витус произнес:
— Вы делаете честь вашему призванию, моля Всевышнего о благословении для Пайнта, но хотел бы попросить вас в следующий раз делать это во время привала. Иначе мы теряем чересчур много времени, а вы ведь знаете, как я тороплюсь.
— Конечно, сын мой, конечно. Простите старому служителю Господа его рвение.
То ли молитвы монаха отняли слишком много времени, то ли дорога оказалась длиннее ожидаемого, но путники не добрались засветло до местечка Алесон и были вынуждены вновь заночевать под открытым небом.
Когда палатка была разбита и огонь для ужина разведен, отец Эрнесто опустился на большой камень, снял желтые туфли и принялся массировать свои пальцы.
— Честно говоря, кирургик, никогда бы не подумал, что моя прооперированная нога так хорошо перенесет марш. Все это время я почти не вспоминал о ней. У вас поистине золотые руки.
Витус, который вместе с Магистром варил суп, ответил столь же учтиво:
— И эти руки хотят сейчас удостовериться, что процесс выздоровления протекает успешно, святой отец. Разрешите взглянуть. — Он склонился над мизинцем, бывшим виновником всех неприятностей, и оценил свою работу. — Да, выглядит неплохо. Ранка зарастает. Я еще раз смажу мазью доктора Шамуши и наложу компресс.
— Кирургик, я хочу потом прочесть благодарственные молитвы и включить вас в них. Одному Всевышнему ведомо, как вы меня выручили.
— Что вы, что вы! — замахал руками Витус. — Я сделал лишь то, что на моем месте сделал бы любой врач.
После трапезы августинец прочел обещанные молитвы, подвигнув и спутников присоединиться и дружно произносить бесконечно повторяющиеся фразы. Длилось это не меньше часа, пока наконец малютка Нелла не подала голос, положив конец благочестивому действу. Она была голодна и громко оповестила всех об этом. Коротышка, принимавший участие в совместных молениях, пропустил обычное время кормления и не дал малышке молока.
Теперь он поспешно бросился наверстывать упущенное. Сунул ребенку конец клистира в ротик, осторожно надавил на овечий пузырь и принялся кормить крошку, приговаривая при этом:
— Ну не плачь, моя овещка, папа пришел к тебе, моя куколка! Хряпай, моя рыбонька, разевай варежку пошире. Ну щё, вкусно? Натрескалась, моя овещка? У-тю-тю!
Он держал ее столбиком, пока она не срыгнула.
— Вот как славно мы срыгнули! У-сю-сю! И еще разощек! — Он снова сунул клистир в беззубый ротик, не смолкая ни на минуту.
Наконец малышка насытилась, и Энано пропищал:
— Ну вот и славно, ни капельки не осталось, вот и умнищка. Папощка накормил свою Неллу. Ты ведь у нас Нелла? У-тю-тю!
Неожиданно он прервал свой словесный поток и задумался.