Миссия Шута

– Подожди, – перебил меня Шут. – По-твоему получается, что обладатели Дара могут делиться мыслями с себе подобными так же, как те, кто владеет Силой. – Казалось, это предположение привело его в страшное возбуждение.

– Нет, – покачав головой, сказал я. – Тут несколько иначе. Я могу почувствовать, если другой Одаренный разговаривает со своим животным… если они не соблюдают осторожность и общаются открыто, как это делали мы с Ночным Волком. Тогда я узнаю, что кто-то пользуется Даром, но не смогу услышать мысли, которыми они обмениваются. Это все равно что перебирать струны арфы. – Я грустно улыбнулся. – Так Баррич следил за мной, чтобы убедиться, что я не пользуюсь Даром. Сам он никогда к нему не прибегал и закрывался от животных, которые пытались с ним связаться. Именно по этой причине он довольно долго не знал о моих способностях. Он поставил стену против Дара – так же точно Верити научил меня защищаться от Силы. Но, узнав про мой Дар, он разрушил свою стену, чтобы приглядывать за мной. – Я замолчал, увидев удивление в глазах Шута. – Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Не до конца. Впрочем, достаточно, чтобы кое-что для меня прояснилось. Но… ты можешь слышать, как животное разговаривает с Одаренным?

Я снова покачал головой и чуть не рассмеялся, такое недоумение отразилось на лице сбитого с толку Шута.

– Все это кажется мне таким естественным, что мне трудно подобрать понятные для тебя слова. – Я ненадолго задумался. – Представь себе, что мы с тобой говорим на языке, известном только нам двоим.

– Может быть, так и есть, – предположил Шут, улыбнувшись.

Я упрямо продолжал:

– Мысли, которыми мы делимся с Ночным Волком, – это только наши мысли, как правило не доступные никому из тех, кто пользуется Даром. Ну, что-то вроде нашего собственного языка. Рольф научил нас направлять их только друг другу, а не сообщать всему миру, что мы Одаренные. Другой человек может узнать о нашем существовании, если будет специально прислушиваться к нам, но сейчас наши разговоры смешиваются с другими, по всему свету.

– Значит, говорить с тобой может только Ночной Волк? – нахмурившись, сделал вывод Шут.

– Я слышу Ночного Волка четче и яснее всех остальных. Иногда мне удается уловить мысли другого существа, не связанного со мной, но мне всегда трудно их прочитать. Как будто беседуешь с человеком, который говорит на иностранном, но очень похожем на твой родной языке. Ты размахиваешь руками, постоянно повторяешь одно и то же, начинаешь кричать, а потом угадываешь суть без деталей. – Я замолчал, но через некоторое время продолжал: – Мне кажется, легче понять другое животное, если оно связано с человеком через Дар. Как-то раз ко мне обратился медведь Рольфа. И хорек. И Ночной Волк с Барричем… мне кажется, Барричу это совсем не нравилось, но он открылся волку, когда я сидел в тюрьме Регала. Они не слишком хорошо понимали друг друга, но им удалось придумать способ спасти мне жизнь.

Я некоторое время бродил по коридорам памяти, затем заставил себя вернуться к прерванному рассказу:

– Рольф обучил меня основным законам Древней Крови, но терпимостью и мягкостью он не отличался. Он нередко принимался ругать нас за ошибки прежде, чем мы понимали, что совершили их. Ночной Волк относился к нему спокойнее, возможно, потому, что лучше меня понимал иерархию стаи. Думаю, я с трудом воспринимал уроки Рольфа, поскольку был уже взрослым человеком. Если бы я пришел к нему юношей, я, наверное, слепо принял бы его грубые методы обучения. Весь мой предыдущий опыт заставлял меня отвечать насилием любому человеку, ведущему себя по отношению ко мне агрессивно. Мне кажется, в первый раз, когда я довольно резко ответил Рольфу, который принялся бранить меня за какую-то ошибку, он испытал настоящее потрясение. Остаток дня он вел себя холодно и отстраненно, и я понял, что мне придется держать себя в руках, если мы хотим чему-нибудь у него научиться.

Так я и делал, но меня постоянно преследовало ощущение, будто я снова учусь контролировать себя, и должен признаться, мне частенько приходилось сдерживать свой гнев. Упреки в том, что я, дескать, тугодум, возмущали меня не меньше, чем его – мой «человеческий образ мышления». Порой Рольф напоминал мне мастера Силы Галена, и тогда он казался мне таким же узколобым и жестоким, в особенности когда принимался презрительно рассуждать о том, какое отвратительное образование я получил среди тех, кто не обладает Даром. Мне страшно не нравилось, что он так говорит о близких мне людях. Я также знал, что он считает меня подозрительным и недоверчивым, поскольку я многое от него скрывал и никогда не снимал барьера, которым от него отгородился.