Он наклонился вперед и положил на мое запястье руку в тонкой перчатке. Шут сжимал мою руку всего мгновение, наша кожа не соприкасалась, но я почувствовал, как нас что-то связало. Нет, не Скилл и не Уит. Я даже не ощутил присутствия магии — в том виде, как я ее понимал. Нечто похожее происходит, когда попадаешь в необычное место, а потом тебя охватывает ощущение, будто ты здесь уже бывал. И мне показалось, будто мы с Шутом уже так сидели, произносили эти слова — и всякий раз наши слова запечатывало его короткое прикосновение. Я отвел глаза и наткнулся на взгляд Ночного Волка.
Я откашлялся и попытался заговорить о другом.
— Ты сказал, что знаешь ту женщину. Как ее зовут?
— Ты никогда не слышал ее имени. Однако о ней ты знаешь. Помнишь, во время войны красных кораблей нам рассказали, что их вождя зовут Кебал Робред?
Я согласно кивнул. Племенной вождь островитян, который неожиданно объединил всех под своим началом. С пробуждением драконов союз моментально распался. В некоторых легендах говорится, что дракон Верити пожрал главаря пиратов, в других — будто Кебал утонул.
— Ты слышал, что у него была советница? Бледная женщина?
Слова Шута показались мне ужасно знакомыми. Я нахмурился, пытаясь вспомнить. Да. До меня доходил такой слух, но не более. Я вновь кивнул.
— Хорошо. — Шут откинулся назад и заговорил почти небрежно: — Это она. И еще кое-что: она не только свято верит в то, что является Белой Пророчицей, но и убеждена, будто Кебал — ее Изменяющий.
— Тот, кто делает других героями?
Шут покачал головой.
— Нет. Ее Изменяющий уничтожает героев. Он уменьшает способности людей. Там, где мне удается что-то построить, она разрушает. Там, где я объединяю, она разъединяет. — Он вновь покачал головой. — Она верит, что все должно закончиться прежде, чем начнется вновь.
Я ждал, когда он продолжит, но Шут молчал. Тогда я подтолкнул его.
— А во что веришь ты?
На его лице появилась задумчивая улыбка.
— Я верю в тебя. Ты — мое новое начало.
Я не нашелся что ответить, и в комнате повисла тишина.
Он дотронулся до уха.
— Я ношу серьгу с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз. Но теперь я должен вернуть ее тебе. Там, куда я направляюсь, ее носить нельзя. Она слишком узнаваема. Люди могут вспомнить, что ты носил такую же. Или Баррич. Или твой отец. Она может всколыхнуть ненужные воспоминания.
Я смотрел, как он возится с застежкой. Сережка представляла собой синий самоцвет, оплетенный серебряной сетью. Баррич подарил ее моему отцу. Я носил ее после смерти Чивэла. В свою очередь, я передал серьгу Шуту для Молли — в знак того, что я никогда ее не забуду. Однако он поступил мудро, оставив серьгу себе. А что будет с ней теперь?
— Подожди, — попросил я. — Не снимай.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Если нужно, замаскируй ее, только не снимай. Пожалуйста.
Он медленно опустил руки.
— Ты уверен? — с сомнением спросил Шут.
— Да, — твердо ответил я.
Когда на следующее утро я проснулся, Шут уже встал, помылся и оделся. На столе лежала уложенная сумка. Оглядев комнату, я не заметил его вещей. Он вновь превратился в благородного лорда. Было забавно наблюдать, как он в своем роскошном наряде готовит кашу.
— Значит, уезжаешь? — глупо спросил я.
— Сразу после завтрака, — тихо ответил он.
Первые слова, с которыми Ночной Волк обратился ко мне за последние дни. Я удивился и посмотрел на него — Шут тоже.
— А как же Нед? — спросил я.
Ночной Волк лишь взглянул на меня, словно я знал ответ. Он ошибался.
— Я должен остаться, — сказал я им обоим. Мне не удалось их убедить. Я казался себе ужасно степенным, уравновешенным и важным, и мне это не понравилось. — У меня есть обязательства, — почти сердито продолжал я. — Не должен мальчик возвращаться в пустой дом.
— Ты прав, — тут же сказал Шут, однако даже его согласие вызвало у меня раздражение.
Настроение у меня окончательно испортилось. Завтрак прошел в молчании, а когда мы встали из-за стола, я почувствовал ненависть к липким тарелкам и котелку с кашей. Привычные обязанности вдруг показались мне невыносимыми.
— Я оседлаю лошадь, — мрачно сказал я Шуту. — Нет нужды пачкать твой роскошный костюм.
Он ничего не ответил, и я быстро вышел из хижины.
Казалось, Малта уже почувствовала, что ей предстоит путешествие, и нетерпеливо переступала ногами, однако не мешала мне седлать ее. Я делал все не торопясь, в результате, когда я закончил, упряжь Малты была в идеальном порядке. Мне почти удалось успокоиться, но когда я подвел лошадь к крыльцу, там уже стоял Шут, положив руку на холку Ночного Волка. На меня вновь нахлынула тревога, и я по-детски свалил вину на Шута. Если бы он не навестил меня, я бы не понял, как сильно без него скучал. Я бы продолжал оплакивать прошлое, но не начал бы томиться из-за будущего.