— Так же как и Советский Союз, — отпарировал он. — Если вы меня спросите как частное лицо, — продолжал он, — то я вам скажу, что отсрочка военных действий очень благоприятна для вашей стороны, так же как и для моей, хотя вам было бы выгоднее, чтобы США объявили войну Германии, как и нашей стране было бы выгодно, чтобы Советский Союз вступил в войну с Германией. Однако добавляю: я лично считаю, что война приобретает такой характер, что ни США, ни Советский Союз не смогут уклониться от прямого участия в ней… Это вопрос времени. Отношения между Германией и США значительно ухудшились из-за того, что мы оказали действенную помощь Великобритании. Всякое нарушение равновесия в Европе не может не отразиться и в других уголках земного шара…
В ответ на эту доверительную декларацию я четко заявил, что советская политика есть политика мира, но что всякое нападение на СССР будет отражено самым энергичным образом.
— По нашим данным, которые доходят до меня и в Чунцин, — продолжал Баррет, — Германия начинает передвижение войск из Франции и из своих западных областей на восток… Не думаю, что это связано лишь с ее интересами на Балканах…
Эти слова звучали уже как предупреждение. Я мог их оценивать по-разному. Он и сам не скрывал, что определенные круги США хотели бы втянуть Советский Союз в войну. Это его заявление могло быть сделано с расчетом, что я передам его высказывание в Москву, этим он как бы подталкивал нас на неосторожные шаги в отношениях с Германией. Но я склонен был оценивать его откровенность более реалистично. Я и сам считал, что тучи на западных границах сгущаются. Это еще не было прямым предупреждением, но думаю, что наша военная разведка к тому времени располагала достаточными данными о передислокации немецких войск на восток. Такие перемещения невозможно сохранить в тайне.
А. С. Панюшкин, когда я его информировал о первой беседе с Барретом, отметил, что полковник был со мной откровенен, что он значительно переменил тон бесед, которые ранее вел с моими предшественниками, что это один из признаков того, что США обеспокоены военными планами Японии.
По случаю 23-й годовщины Красной Армии советская военная миссия устроила специальный прием в советском посольстве. Все послы и военные представители, аккредитованные при чунцинском правительстве, сочли необходимым откликнуться на наше приглашение. Событием дня можно было считать приезд в посольство Чан Кайши. Он впервые посетил советское посольство в день праздника Красной Армии, что особенно старались подчеркнуть все должностные лица чунцинского правительства, присутствовавшие на приеме. Это тоже было признаком некоторого изменения настроений в правящей верхушке. Мы с А. С. Панюшкиным поняли, что англичане и американцы все более активно воздействуют на Чан Кайши, чтобы он активизировал военные действия против Японии и воздержался на время от обострения внутренней борьбы с компартией.
В свою очередь мы очень внимательно следили за политическими маневрами Чан Кайши, ибо он делал все возможное, чтобы столкнуть нас с Японией и вовлечь в открытую войну. В этом Чан Кайши видел одну из своих главных задач, упорно добиваясь ее реализации.
Мне некоторое время пришлось наблюдать за деятельностью его супруги Сун Мэйлин. Она претендовала на роль влиятельной политической деятельницы (невольно на ум приходит сравнение с женой Мао Цзэдуна — Цзян Цин). Сун Мэйлин охотно снабжала советскую военную миссию информацией о состоянии дел в Китае, о положении на фронте, о планах японского командования. В ее данных было больше дезинформации, чем информации, а в словах — больше провокационных намеков, чем искренней дружбы к Советскому Союзу. Она не раз ставила вопрос о том, что большой помощью Китаю явилось бы объявление Советским Союзом войны Японии. Ее неофициальное положение давало ей возможность более свободно ставить такого рода вопросы.