Миссия в Ташкент

Независимо от того, правдива ли или вымышлена эта его история, бесспорным фактом остается то, что после этих коротких «судебных процессов», на которых подсудимым не позволялось даже произнести слова в свою защиту, было репрессировано четыре тысячи человек. Если бы им позволили сказать хотя бы одно слово, уверен, не был бы расстрелян швед Клеберг, который был вообще ни при чем! Имена этих приговоренных были записаны в списке, который был потерян. Несчастных завели в огромный барак, где их раздели, так как большевики хотели забрать их одежду. Затем их вывели и расстреляли с величайшей жестокостью, от подробных описаний которых я воздержусь. Фактическими палачами были главным образом венгры — бывшие военнопленные, но один русский, Толчаков, с удовольствием выполнял эту работу и лично расстрелял семьсот пятьдесят восемь человек. Он впоследствии сам лично приводил в исполнение все приговоры, и ему была положена специальная порция вина, чтобы помогать ему в этой работе! Позже, когда он захотел отдохнуть, его послали отдыхать в дом отдыха в Чарваке в горах. Главным судьей этого так называемого судебного процесса был некий мошенник по фамилии Леппа. Он был пойман на грабеже собственности своих жертв, отдан под суд, был признан виновным и приговорен к трем месяцам поражения в гражданских правах!

У одной дамы, которую я знал, одновременно были расстреляны муж и трое сыновей. Несколько женщин, которые носили еду «белым» во время мятежа, были расстреляны, но большинство женщин остались одни.

Один восемнадцатилетний юноша был захвачен с белогвардейцами и должен был быть расстрелян. Большевики обещали ему сохранить жизнь, если он выдаст имена людей, которые помогали или симпатизировали Осиповскому восстанию. Он назвал тридцать шесть фамилий, и все эти люди были расстреляны. Власти потом решили расстрелять самого мальчишку, но, в конце концов, позволили ему уйти, думая, что он сможет быть еще полезен, и в любом случае кто-нибудь ему отомстит. Бедный парень пребывал в ужасе, зная, что родственники его жертв поклялись убить его.

Геголошвили, который был пойман во время мятежа с поличным, был среди этих арестованных. Так как его жена была дружна со многими комиссарами, то ей позволили пойти и забрать тело своего мужа, чтобы похоронить его. Она нашла его без ранений. Он упал мертвый, когда его только собирались расстрелять.

Интересно, что побочным продуктом январского мятежа явились детские игры на улицах.

Дети играли в уличные бои и копировали с большой достоверностью звук подлетающей пули! Я всегда думаю, что слово на языке пушту «Даз» для обозначения выстрела более выразительно, чем любые наши слова. Даз гораздо ближе к звуку, который слышен у мишени, в то время как наши слова «хлопок», «удар», «щелчок» и так далее представляются звуком выстрела с точки зрения стреляющего.

Глава XI Возвращение в Ташкент

Пока все это происходило, я жил в Троицком у Ивана. Его семья состояла из его жены и маленькой девочки семи или восьми лет. Стояла зима, и маленькая комната была утеплена. Все щели на окнах были заклеены газетами, а дверь была занавешена войлоком. Когда дверь открывалась кем-нибудь, входящим в комнату, кто-нибудь в комнате немедленно кричал «Закрой дверь!». К нам часто наведывались гости; часто приходили соседи по сплетничать. Однажды приехал переночевать со своей женой родственник Ивана — комиссар из Искандера.

Он хвастался тем, что он делал с белогвардейцами и как умно он определял их местонахождение, что заставляло меня чувствовать себя неуютно. Он говорил, что он всегда может узнать белогвардейца по белым ладоням на руках. Его жена задирала его руки, показывала их нам и говорила «Тогда ты сам должно быть белогвардеец, так как ты не делаешь никакой работы с начала революции». Он и я вынуждены были делиться едой из общей миски во время ужина и спать на полу под одним и тем же стеганным ватным одеялом. Он спросил меня номер моего полка и являюсь ли я мадьяром. Я сказал, что я румын и служил в мадьярском полку, в 32-м. Я знал, что многие мадьяры перешли на сторону большевиков, и, так как у меня был паспорт венгерского военнопленного, я боялся, что мне начнут задавать вопросы. Я слышал от Мерца в Юсупхане, что 32-й полк был венгерский полк, в котором служило некоторое количество румын. Комиссар не задавал мне больше вопросов. Я надеялся, что Иван с помощью своих связей с комиссаром сможет получить для меня мандат на квартиру в Троицком; это было бы своего рода удостоверением моей личности на будущее, которое позволяло бы мне получить другой мандат в Ташкенте. Но комиссар был слишком осторожный и сказал его жене «Скажи своему родственнику, Ивану, что его другу лучше всего обратиться в бюро для военнопленных. Из того, что я знаю, он может быть белогвардейцем».