Миссия в траве

Жерму захотелось подойти и взять умирающую за руку. Он даже мог это сделать – в стекле было кривое отверстие в районе её локтя. Но Жерм стоял в странном оцепенении и не двигался с места.

Внезапно в воздухе появился дрон – блестящий моргающий огоньками металлический эллипсоид. Он завис над девушкой и начал произносить успокаивающие слова, сканируя тело своими лазерами. Но это было уже не важно.

Жерм почувствовал, как вздрогнул грунт под ногами. Он поднял взгляд и увидел, что огромная бетонная конструкция, которая ещё недавно была высотным зданием, кренится и падает прямо на него. На них, выживших ненадолго. «Вот и всё», – успел подумать Жерм.

2

Всё это неправда. Всё было совсем не так. Это просто картина, которую я вообразил в своей голове. Правда, с некоторых пор я знаю, что фантазии – это нечто вполне материальное, но речь сейчас совсем не об этом.

Я привык к боли, крови, смертям. Я много их встречал в жизни. И, когда читаешь на огромном экране сообщения о том, что на Гнате произошёл теракт, видишь страшные кадры и испуганных людей, в памяти всплывают другие погибшие, другая боль. Воображение рисует картины. Или, скорее, сны. Конечно, со временем боль притупляется, и, когда это осознаёшь, иногда вызываешь сам у себя отвращение.

А вот что никогда, наверно, не притупится, не ослабнет – это своя собственная боль, свои собственные чувства. В моём случае скорее наоборот, они будут становиться всё сильнее, всё мучительнее. Я тут в собственном кошмаре, на этой жаркой и душной планете Ибертао, посреди космопорта, одну стену которого занимает огромный экран, передающий новости. Лучше бы вместо этой стены они поставили большущий вентилятор. Он крутился бы, как бешеный, и рубил насекомых в мясо. С хрустом. И этот хруст резал бы мне уши, а я б еле терпел… Так. Надо успокоиться. Я опять несу непонятно что.

Под моими ногами – блестящий чёрный камень, покрытый огненными разводами. Я вишу над огненно-чёрной бездной, но не проваливаюсь в неё. Кто придумал такой пол? Камень практически раскалён, я чувствую это даже сквозь толстые подошвы моих рабочих ботинок. Небо Ибертао, красно-жёлтое, клоками, нависает надо мной. Я не вижу его, потому что меня окружает железно-каменная коробка космопорта. Но я его чувствую. Оно висит там, жаркое, яркое, ослепляющее. Оно хочет меня проглотить и съесть. Так что, может быть, и хорошо, что я здесь спрятался. От неба, но не от жары. Сдаётся мне, что в этом чёртовом космопорте совсем нет вентиляции. Конечно – зачем прохлада ибертарианцам?

В зале стоит гул, как и везде, где есть толпа. Но гул на разных планетах разный. Я раньше не так сильно различал это. На Эгозоне гул громкий, но не резкий, слегка шелестящий. Люди разговаривают мягко, неторопливо. Один лезет в карман, другой роняет на пол книгу или пакет, шурша бумагой. Третий ходит взад-вперёд, чуть стуча ногами по полу или шаркая. Здесь таких звуков нет. Речь ибертарианцев более низкая, раскатистая, движения точнее, посторонних шорохов нет. Если кто и ходит, то по делу, при этом цокая копытами по камню. Камень здесь везде. При всём при этом я бы не сказал, что ибертарианцы умны. Совсем нет. Но вот инстинкты и здоровье у них на высоте. Поэтому и гул у них не такой размазанный, как на Моуди или Эгозоне. Даже не гул, скорее гудение. Словно огонь горит да бурлит варево в котле.

От жары тяжело дышать. Ещё эта чёртова биомаска, облепившая лицо, сковывает движения. Я потею под ней, и чувствую, как кожа зудит невыносимо, и не знаю, как я вытерплю ещё пятнадцать минут в этой очереди. К тому же маска ещё и с бородой, по последней моде бурдианских наёмных рабочих. Ненавижу Бурдиан. Ненавижу Ибертао. Нет, я не расист. Я всех ненавижу одинаково, включая себя. Я сам виноват, что оказался здесь, в этом дурацком состоянии. И вирус, и инъектор, и маска, и сама моя служба – всё это, если подумать, последствия моих ошибок. Хотя и не только моих.

Когда Империя ещё была цела, казалось, что вся Галактика – это один сплошной цивилизованный мир. Теперь, на какой планете мне ни приходится находиться, везде натыкаюсь на отсталость. Тут, на Ибертао, до сих пор очереди в космопорту. Длинные, нестерпимые.

Жара! Когда она кончится? Не раньше, чем я покину эту проклятую планету. Не раньше, чем отстою эту бесконечную очередь. Я тут как на сковородке. И глаза мои выжигает яркий свет из окон. И свет ненавижу. Глаза режет всё – надписи, этот чудовищно яркий экран, красные рогатые твари вокруг. Ну, не твари, погорячился. Местное население.