Миссия выполнима

– Я вас слышу.

Он говорил странным замогильным голосом, словно магнитофонная запись, прокручиваемая в замедленном темпе.

– Садитесь. Давайте я вам помогу.

Она подсунула ему руку под плечи, и он послушно приподнялся и выпрямил спину, действуя с несколько заторможенной реакцией. Она подтолкнула его к стене, и он оперся на нее плечом, сидя с подогнутыми к груди коленями, как маленький мальчик. Лицо у него было бескровным, глаза глубоко запали.

Она взглянула на остальных. Элвин стоял на страже у дверей, Стурка готовил к работе кассетный магнитофон, Сезар сидел на койке рядом с Фэрли и говорил ему рассудительным тоном:

– Давай побеседуем, господин свинья. Поговори с нами. Расскажи обо всех хороших людях, которых вы казнили. Расскажи о фашистской системе, которую вы устроили у себя дома.

Пустые глаза Фэрли страдальчески уставились на Сезара. Стурка щелкал клавишами на магнитофоне. Сезар спросил:

– Ты можешь читать, свинья?

– Конечно, я могу читать.

– Я имею в виду – вслух? Прочитай вот это.

Сезар держал в руке речь, которую они написали для Фэрли. Глаза Фэрли попытались сосредоточиться на листке, но его голова откинулась назад к стене, и он бессильно открыл рот.

– Я устал, – прошептал он. – Плохо вижу.

Переборщили, подумала Пегги. Слишком большая доза. Она раздраженно повернулась к Стурке.

– Он не может читать, неужели ты не видишь?

– Тогда приведи его в чувство. Вколи ему адреналин или что-нибудь еще.

– У меня ничего нет. По-твоему, что может быть в этом маленьком наборе – целая аптека?

Стурка слегка поднял голову. Она не видела под покрывалом его лица, но его глаза прожигали ее насквозь.

– Леди, твоя забота об этой свинье меня не трогает, потому что она совершенно неуместна. Ты забываешь, кто он такой и что он собой представляет.

Она побледнела:

– Его нельзя сейчас использовать. Вот что я имела в виду. Я сделала то, что вы сказали, но эта доза для него слишком велика. Надо подождать, пока он не придет в себя.

– Сколько времени?

– Не знаю. Происходит кумулятивный эффект – в организме скопилось слишком много наркотика. Понадобится три или четыре дня, чтобы он вышел из него полностью. Может быть, к утру он сможет зачитать вам речь.

Она знала, что у них мало времени. «Но ты сам во всем виноват, – подумала она. – Тебе приходится накачивать химией несчастного ублюдка, потому что у него хватает смелости тебе сопротивляться».

Сезар сказал:

– Может быть, он просто притворяется. Может быть, с головой у него все в порядке и он только прикидывается, что ничего не может.

Он хлопнул Фэрли по щеке, и его красивая голова безвольно перевалилась на другую сторону; веки вяло и болезненно мигнули.

– Он не притворяется, – сказала Пегги. – Господи, в него вкололи столько дряни, что хватило бы слону. Притворяется? Ты посмотри на него. Он полностью заторможен, как он может притворяться?

В уголках разинутого рта Фэрли появились хлопья белой пены. Стурка выключил магнитофон и взял его в руки.

– Хорошо. Подождем до утра.

Они оставили Фэрли на его койке, вышли из камеры и закрыли за собой дверь. Пегги сказала:

– Попозже я дам ему чего-нибудь поесть. Большое количество кофе поможет ему прийти в себя.

– Только смотри, чтобы он не протрезвел слишком сильно. На этот раз он не должен сопротивляться.

– Еще несколько кубиков этой дряни, и он умрет. Тогда он уже точно не будет сопротивляться. Вы этого хотите?

– Поговори с ней, – сухо сказал Стурка Сезару и направился вверх по лестнице.

– Ты говоришь, как уклонист, – промолвил Сезар.

Элвин протиснулся мимо них к лестнице, мельком посмотрел на Пегги и исчез наверху.

Она прислонилась спиной к стене, вполуха слушая голос Сезара. Механически она давала нужные ответы, которые Сезара, видимо, вполне удовлетворяли. Но в глубине души она чувствовала их правоту. Она уклонялась. Она беспокоилась о Фэрли: она была медсестрой, а Фэрли – ее пациентом.

Фэрли был удивительно мягок с ней. Это не значило, что она ему верила. Но его было очень трудно ненавидеть.

16.45, восточное стандартное время.

В здании находилось множество агентов Секретной службы; всюду чувствовалось их молчаливое присутствие, их ненавязчивое, но пристальное внимание. Они наблюдали, как Эндрю Би входил в кабинет президента.

Президент сидел в кресле с серым, изможденным лицом.

– Спасибо, что пришли, Энди.

Формальная вежливость – никто не отказывается от президентских приглашений. Би кивнул, пробормотал: «Господин президент» – и сел на указанное ему место.

Брюстер показал на боковую дверь:

– Только что отсюда ушел Уинстон Дьеркс. Сегодня я провел в этом кабинете несколько встреч подряд. Вероятно, они продлятся до следующей ночи, так что не обессудьте, если то, что я вам скажу, покажется заученным наизусть. – Большое морщинистое лицо президента изобразило слабую улыбку. – Разумеется, я мог бы устроить совместную конференцию и поговорить со всеми сразу, но в данном случае мне это кажется не совсем удобным.

Би терпеливо ждал. Его грустные глаза не сводили взгляда с президента; чувства, которые он к нему испытывал, колебались от упрека до симпатии.