Миссионер

Но вот они завершили свою прогулку и вернулись к реке. На том же портретном месте президентской простыни, подставив холеное округлое тело последним лучам розовеющего солнышка, сидел один Юрий и рассеянно глазел вокруг.

— Я отправил дам готовить ужин.

— Это правильно.

После шумного ужина с обменом новостями и сплетнями Алена все-таки утащила Андрея на кухню для допроса. Она устроилась с ногами на диванном уголке, старательно повторив пляжную позицию, и промяукала:

— Говорят, у тебя произошли некоторые изменения. Может, расскажешь?

— О каких тебе известно?

— Ну, говорят, что ты в религию ударился...

— Скажем так: я долго искал истину и пришел к ней.

— Ты считаешь теперь, что истина в религии?

— Господь есть истина.

— Ой, что-то не верится мне в такие резкие перемены.­

— Почему резкие? Я лет двадцать шел к этому, всегда хотел понять смысл жизни. И вот нашел. Тут недавно среди своих записей разыскал стихи и рассказы, написанные еще в пятнадцать-семнадцать лет. Так вот, темы все те же: неприятие мещанства, мысли о вечности, стремление к небесным тайнам, рассуждения о монашестве, желание любви, высоких отношений. Так что никаких революций. Я недавно понял, что для обретения веры нужны две основные вещи: во-первых, стремление к правде, во-вторых, просто быть честным.

— Ну, и что дала тебе твоя истина? — в голосе Алены пропали кошачьи интонации.

— То, что все ищут в этой жизни: покой, уверенность, защищенность, смысл земного пути.

— Слушай, если бы меня не подготовили добрые люди, я бы подумала, что ты свихнулся, — прошептала девушка, внимательно всматриваясь в спокойное лицо Андрея.

— Даже если бы и подумала — не страшно, — улыбнулся он. — Христианство — «соблазн для иудеев, для эллинов — безумие». Сейчас я считаю, что безумием были мои атеистиче­ские взгляды. Я только сейчас жить-то начал! Только сейчас смог разобраться в том, что творится вокруг и со мной. Стоит принять истину — и все проясняется. Видны причины и следствия как вселенских событий, так и твоих собственных делишек. И нет уже беспричинного хаоса, есть проявление Божественной воли.

— А не считаешь ли ты, что эта твоя истина может стать очередным твоим тупиком?

— Дело в том, что истину я не просто принял умом, как какую-то философскую концепцию. Я живу в ней. Я читал у кого-то из святых отцов, что маловерие — это на первых порах нормально. Вера укрепляется по мере прохождения кругов, циклов, что ли, церковной жизни. Это напоминает копилку. Каждая молитва, каждый поклон, каждая служба накапливают в нас веру и... разбивает стену нашей гордыни и тем самым дает возможность Господней благодати входить в наши души.

— Но разве не то же самое и в других религиях?

— Смирение, уничтожение гордыни, постоянная борьба с нею, насколько я знаю, только в Православии. А по смирению — и плоды... Нигде нет столько святых и чудес, нигде Господь так не близок, как у православных. И нигде так не наказывает за предательство и отступничество. «Кого люблю, того и наказываю!» Скажу больше! На свете есть только одна религия, одна Церковь — Православная.

— А разве служители Церкви такие уж безгрешные?

— Священники тоже люди. И как все люди — грешные. Но священство — это ведь не талант, хотя очень немало священников талантливых. Священство передается от одного к другому. А первые священники — апостолы — приняли благодать от Самого основателя Церкви — Иисуса Христа. Вот так по цепочке от одного к другому передается эта благодать, непрерывно от Самого Господа. И не так уж важно, каков человек священник, все равно благодать передается от него каждому приходящему верующему. И опять же от веры нашей и смирения зависит, сколько мы сможем принять этой благодати.

— Значит, даже если от священника разит перегаром и живот свисает до колен — через него передается благодать?

— Безусловно! Здесь необходимо научиться разделять человеческое и Божественное. Как Церковь — это тело Христово в первую очередь, а потом уж и все мы, грешные. Так и человек — это сначала дух его, Богом сотворенный, а потом уж и тело греховное с душой искушаемой. Сначала узри Божье, а потом борись с греховным и тленным. Как нет Церкви без Христа, так и нет человека без Божиего духа.

— Как-то все это сложно пока для меня... — растерянно потерла она наморщенный лоб, довольно широкий. — А вот этот язык, церковнославянский? Половины слов современному человеку не понять. Когда, например, я услышала однажды слова молитвы, там меня насторожило слово «иже»: «Отче наш, Иже еси на небесех»... Помню, подумала: как же так? В тексте молитвы будто заложено сомнение, ведь слово «иже» воспринимается как «ежели».