Миссис де Уинтер

Странно, что при воспоминаниях о драматических моментах нашей жизни, моментах кризисов и трагедий, о переживаниях в тот час, когда нас настигла ужасная весть, в нашей памяти всплывает не только и не столько само событие, сколько сопутствующие ему мелкие, незначительные детали. Они могут до конца жизни сохраниться в памяти, оставшись чем-то вроде навечно приклеенной к этому событию этикетки, хотя, казалось бы, испуг, паника, страдания должны были притупить наше восприятие и заставить обо всем напрочь забыть.

Есть вещи, случившиеся в ту ночь, которых я совершенно не помню, зато другие и поныне отчетливо стоят перед глазами.

Мы вошли в гостиницу, чему-то радуясь и смеясь, и совершенно неожиданно, видимо, по случаю хорошего расположения духа, Максим предложил зайти в бар чего-нибудь выпить. Наша гостиница была без особых претензий, однако когда-то, должно быть, несколько лет назад, кто-то решил привлечь клиентов со стороны и соорудить бар в одном из тускло освещенных вестибюлей рядом со столовой, прикрыв абажурами лампы и слегка их украсив, а также снабдив помещение несколькими стульями. При дневном освещении бар выглядел малопривлекательным, имел довольно затрапезный вид, и у нас не было ни малейшего желания заходить в него. Однако по вечерам под настроение мы иногда сюда заглядывали; в нем было нечто такое, чего нет в барах и ресторанах шикарных отелей, он стал нам даже нравиться, мы относились к нему снисходительно, как можно относиться к некрасивому ребенку, вырядившемуся в вечерний наряд для взрослых. Один-два раза мы видели в баре парочку хорошо одетых средних лет женщин, которые о чем-то оживленно болтали; как-то здесь оказались пышная матрона и ее дочь с гусиной шеей, которые восседали на высоких стульях, курили и с надеждой оглядывались по сторонам. Мы сидели в углу, повернувшись к ним спинами и нагнув головы, поскольку опасались, что можем натолкнуться на человека, который когда-то был знаком с нами или просто мог узнать наши лица; мы постоянно боялись встретить взгляд, в котором мелькнет догадка, и люди снова станут ворошить нашу историю. Однако нам доставляло удовольствие строить предположения о женщинах, разглядывая их руки, туфли, драгоценности, пытаясь определить, кто они такие, так же, как мы строили предположения относительно фармацевта.

В тот вечер в баре посетителей не было, и мы заняли не привычный нам последний столик, а столик, освещенный чуть получше и ближе к стойке бара. Но едва мы сели, как гарсона, который должен был принять у нас заказ, опередил управляющий:

- Вам звонил некий джентльмен, но вас не было. Он сказал, что попробует снова связаться с вами.

Мы оба онемели. Сердце мое колотилось сильно и часто, и когда я протянула руку Максиму, я почувствовала, что она невыразимо тяжелая, словно это мертвая рука, не принадлежащая моему телу. Именно тогда по какой-то необъяснимой причине я заметила зеленые бусинки вокруг абажура - уродливо зеленые, как лягушки, при этом нескольких бусин не хватало, между ними были пропуски, и в нарушение узора эти пропуски были заменены другими, розоватыми бусинками. Кажется, они напоминали перевернутые листья тюльпана. Я и сейчас их вижу - безобразные дешевые безделушки, которые кто-то выбрал, считая, что это шик. Однако же я плохо помню, что мы ответили. Возможно, мы вообще ничего не сказали. Принесли две порции коньяка, но я едва притронулась к своей. Пробили часы. В комнате над нами один-два раза прозвучали чьи-то шаги, послышались голоса. Затем воцарилась тишина. Если бы сейчас был сезон, наверняка тишина нарушилась бы возвращающимися с прогулки гостями, в теплые вечера мы посидели бы некоторое время на террасе, и развешанные вдоль озера китайские фонарики не выключались бы до полуночи, везде было бы много прохожих - местных жителей, приезжих. Мы находили жизнь в этом городке приятной, здесь было вполне достаточно и движения, и разнообразия, и даже трезвого веселья. Оглядываясь назад, я удивляюсь, как мало мы требовали тогда от жизни, те годы излучали такую умиротворенность и такой покой, какие бывают в период затишья между штормами.

Мы сидели почти час, но телефонного звонка так и не последовало, и в конце концов, понимая, что управляющий вежливо ожидает, когда можно будет погасить свет и закрыться, мы собрались идти наверх. Максим допил не только свой, но и мой коньяк. На его лице снова появилась маска, глаза смотрели тускло, когда он временами бросал на меня взгляд, ища поддержки.

Мы вернулись в свою комнату. Она была сравнительно небольшой, но летом мы могли открывать две двери, которые выходили на крохотный балкон. Здесь была тыльная сторона гостиницы, окна смотрели в сад, а не на озеро, но мы предпочли эту комнату, чтобы не быть слишком на виду.

Едва мы вошли, как в коридоре послышались шаги и в дверь громко постучали. Максим обернулся ко мне.

- Подойди ты.

Я открыла дверь.

- Мадам, снова телефонный звонок, просят мистера де Уинтера, но я не смог переключить на вашу комнату - очень плохая связь. Вы не могли бы спуститься вниз?