Я зажгла лампу, выключила газовые рожки и, захватив саквояж, отправилась по коридору в детскую спальню. В комнате было темно, шторы опущены. Свет лампы выхватил из мрака металлические кровати на дощатом полу и смутные контуры тел под белыми простынями. Один из спящих завозился, и я приглушила свет. В дальнем углу комнаты, возле окна, в ногах пустой кровати стояла колыбель, покрытая, словно вуалью, тонкой кружевной тканью. Я двинулась вперед по скрипучим половицам и замерла возле ажурного балдахина. Льющееся из лампы мягкое сияние осветило пухлого младенца. Он лежал на спине, раскинув в стороны сжатые в кулаки ручки. Грудка малыша едва заметно поднималась и опускалась. В этой комнате тоже было душно и холодно. Я хотела открыть окно, но удержалась, боясь потревожить детей, поэтому осторожно присела на край кровати и стала расстегивать пуговицы на ботинках. На Пембридж-сквер я спала под одной простыней и полностью распахивала на ночь окно.
Ботинок с грохотом упал на пол, и я застыла, ожидая, что сейчас проснутся дети. Откуда-то из глубины спальни раздался долгий сонный вздох, и более ничего не последовало. Я прикрутила фитиль до минимума и тихонько подула на лампу. Ненадолго резко пахнуло керосином. Прохладные простыни манили прилечь, а от стеганого одеяла слегка веяло нафталином. В кромешной темноте я устроилась на кровати и стала ждать, когда меня сморит сон.
Глава 4
Я проснулась в шесть утра, дети еще спали. Сняла платье с крючка на стене и, стараясь не шуметь, начала одеваться. В ногах моей кровати стояла колыбель, а рядом еще одна металлическая кровать, придвинутая боком к стене. Там лежали две маленькие девочки – одна рыжая, а другая темноволосая. У дальней стены, ближе всего к двери, располагалась третья кровать, которую занимал рыжий мальчик. Слева от моей кровати находился камин, закрытый решеткой, на деревянный пол был брошен лоскутный коврик. Справа, в нише, прятался шкаф.
Не открывая плотных штор, я тихо прошла мимо спящих детей, и прикрыла за собой дверь. Детские комнаты находились в левом крыле здания. От остальных помещений их отделяла дверь с обивкой из зеленого сукна, приколоченного латунными гвоздями. На пару мгновений я замерла на верхней площадке лестницы и прислушалась к тишине в доме.
Сверху открывался вид на холл первого этажа, отделенный от нижней лестничной площадки балюстрадой. На обоих этажах стены были увешаны огромными, в золоченых рамах, портретами светловолосых усатых мужчин в черных костюмах. Я отправилась на поиски кухни, по пути заглядывая в парадные комнаты первого этажа в надежде встретить прислугу. Однако шторы на окнах все еще были задернуты, а в воздухе чувствовался стойкий запах сигарного дыма. Я двинулась в заднюю часть дома, на многообещающий тихий звон посуды.
– Няня Мэй.
Я замерла от неожиданности и увидела справа распахнутую дверь. За накрытым к завтраку столом возле дымящегося кофейника сидел мистер Ингланд с газетой в руках. Несмотря на раздвинутые шторы, в комнате царил полумрак, словно под водой. Это сходство усиливалось темно-зелеными стенами.
– Доброе утро, сэр! – поздоровалась я.
– А вы ранняя пташка.
– Я пришла за горячей водой для детской, сэр. Вы не знаете, где горничная хранит принадлежности для чистки камина?
Он удивленно посмотрел на меня.
– Прошу прощения, сэр. Уточню у хозяйки.
– Нет-нет. Блейз подскажет. Она у нас старшая горничная. Я представлю вас прислуге.
– О, большое спасибо, сэр, наверняка вы очень заняты. Я представлюсь им сама.
– Чепуха! Присаживайтесь.
Я на мгновение заколебалась, представив, что дети наверху проснутся одни, но все же выдвинула из-под стола изящный стул красного дерева.
– Кофе? – предложил мистер Ингланд.
На нем была белая рубашка и бордовая жилетка. Рядом лежал небрежно брошенный пиджак. Шевелюра мистера Ингланда слегка блестела от влаги.
– Нет, благодарю вас, сэр, – покачала головой я.
– Предпочитаете чай? – От улыбки кончики его усов загнулись вверх. – Да не волнуйтесь вы так, няня Мэй, еда не вычитается из жалованья. Сейчас я все устрою.
Я сидела с прямой спиной, не прислоняясь к спинке стула. Казалось, комнате передался мрак окружающего леса. С улицы доносился шум листвы на ветру. Хозяин вернулся и, усевшись за стол, положил на колени салфетку.
– Я бы не хотела мешать вашему завтраку, сэр, – произнесла я. – Я обращусь к экономке.
– Боюсь, у нас ее нет. Прошу прощения, очевидно, у нас гораздо более скромный быт, чем тот, к которому вы привыкли. Рассказывайте, как вам жилось в Лондоне?
Он громко хлебнул из чашки, и в следующее мгновение на пороге возникла служанка с серебряным подносом, прижатым к необъятной груди. Мы обменялись взглядами, и она расставила чайный сервиз перед хозяином.
– Это для няни Мэй. Спасибо, Блейз.
Она еще раз на меня посмотрела, на сей раз с негодованием. Блейз была на четыре-пять лет старше, пышные формы придавали ей сходство с почтенной матроной, а маленькие глазки напоминали ягоды черной смородины.