Миссис Ингланд

Мистер Ингланд не ошибся: кузня стояла на повороте тракта, шедшего через пустошь. Строение мы увидели издалека – оно распласталось на выступе холма под водянисто-серой гладью неба, словно одинокий камень на морском дне. Земля здесь была бесплодная, а редкие деревца, за которые цеплялся взгляд, почти не защищали от ветра, дувшего так, что нам пришлось придерживать шляпы.

Дети бежали впереди, а ветер играл их одеждой. По пути попадались домики фермеров, но вокруг, сколько хватало глаз, стелилась пустошь – суровая земля, где жизнь пробивалась с трудом.

Я заметила колеса и решетки, сваленные во дворе, и поняла, что дети неизбежно вернутся грязными. Мистер Шелдрейк, выйдя из кузни, приветственно махал рукой и широко улыбался. Без белой крикетной формы, в кожаном фартуке и с перепачканным лицом он был почти неузнаваем.

Кузня примыкала к старому приземистому дому с узкими окнами-бойницами, защищавшими от ветра. Дом стоял на отшибе, опасно открытый всем взорам; и хоть дорога проходила рядом, вокруг не было ни единого жилища.

– Добрый день! – поздоровался мистер Шелдрейк.

Приблудившаяся овечка с любопытством смотрела, как мы шагаем по дороге.

– Добрый день! – хором ответили дети, и в следующий миг из ворот прямо на нас вылетела овчарка.

– Тихо, Сэм! – Мистер Шелдрейк схватил собаку за загривок и оттащил в сторону, но на моем фартуке уже красовались грязные следы от лап. – Прошу прощения. Надеюсь, вы не боитесь собак.

Я ответила, что не боюсь. Дети обступили Сэма, который радостно лаял, приглашая играть.

– Пока не заходите, постойте здесь, – попросил мистер Шелдрейк.

С этими словами он зашел за кузню и вернулся с хлопковыми фартуками. Фартуки оказались взрослого размера, и дети в них утонули, особенно забавно смотрелась Милли.

– Я предвидел нечто подобное, – рассмеялся мистер Шелдрейк. – Пойдемте, сейчас все исправим.

Мы последовали за ним в глубь двора. На каждом шагу валялся металлолом самых разных размеров и форм: длинные жерди, ржавые плуги, сломанные механизмы. Ненадолго оставив нас у входа в кузню, мистер Шелдрейк появился с иголкой в руке и с ниткой, зажатой в зубах. Он наскоро подшил фартук Милли. Саул встал в очередь следующим, но, в отличие от Декки, он не подметал своим фартуком пол. Закончив работу, мистер Шелдрейк воткнул иголку в пояс с инструментами, которую носил на талии.

– А вы знали, что кузнецы – мастера шить? – В его речи, приправленной местным акцентом, чувствовалось что-то еще: в конце каждого предложения интонация шла вверх.

Я поправила свой фартук и толкнула коляску внутрь. В кузне царил полумрак: свет струился лишь через пару узких окошек, да в горне, занимавшем почти всю дальнюю стену, полыхали вишнево-красные языки пламени. В углах громоздились кучи металлолома, а на остальных трех стенах друг над другом висели десятки и десятки инструментов, назначение которых мне было неизвестно. На грязном полу напротив домашнего камина стояла пара стульев в ярких чехлах и стол со скатертью из той же материи. Мистер Шелдрейк предложил мне сесть. Свет сюда почти не проникал, казалось, будто мы в пещере или в сказочной хижине. Дети рассматривали разные предметы, и их пальцы тут же становились черными. Мистер Шелдрейк показал, как надо качать мехи, чтобы раздуть угли. Сначала за мехи взялся Саул, потом Декка. Причем, когда вылетевшая из горна искра попала ей на фартук и медленно потухла, Декка даже не шелохнулась.

Чарли уснул еще в дороге и не ведал о том, что творилось вокруг. Покачивая коляску, я издалека смотрела на детей и мистера Шелдрейка, который показывал, как сделать подкову. Он сунул в огонь стальной прут, а потом загнул, словно податливое тесто, на специальном «роге» на конце наковальни. Дети, а вместе с ними и Сэм, сопящий у их ног, следили за тем, как подкова, остывая, превращалась из ослепительно-красной в мягко сияющую янтарную и наконец стала тускло-серой. Мистер Шелдрейк работал быстро, с оглушительным звоном обрушивая молот на наковальню. Я впервые видела, чтобы дети настолько увлеклись; даже Милли сосредоточенно закусила губу.

Кузнец снова раскалил подкову на огне, затем приставил к ней зубило и точными движениями ударял по нему молотом, словно не чувствуя жара или тяжести инструмента. Я невольно обратила внимание, как под лоснящейся от пота кожей перекатываются мускулы его рук.

– Няня Мэй, посмотри! – позвал меня Саул.

Я подошла к детям и, отодвинув их подальше от горна, стала смотреть, как подкову последний раз раскаляют в огне. А потом Декка под руководством мистера Шелдрейка сунула ее в бочку с водой, и там подкова с облегчением зашипела.

– Теперь до нее можно дотронуться? – поинтересовалась я, когда кузнец вернул подкову на наковальню.

Мистер Шелдрейк кивнул, и мы все провели по ней пальцами. Подкова была теплая, как свежевыпеченный хлеб.

– Держи. – Он вручил подкову Милли, которая крепко прижала ее к груди.

– А можно выковать еще одну? – спросил Саул.

– Конечно!

– А почему здесь так темно? Вам не хотелось сделать побольше окон?

– Я должен видеть, как сияет металл. В этом деле свет лишь помеха.