— Если только решишь передумать или нужно будет поговорить, просто в любое время снимай трубку или приезжай. — Она поцеловала Эстелль в щеку и ушла.
По пути домой она думала, что Эстелль нипочем не нагрянет к ней без предупреждения — как и она сама к ней. Это не слишком щедрое предложение дружбы: не стесняйся, пожалуйста, звать меня на помощь в любое время между четырьмя и шестью, или когда я вряд ли буду в спальне кое с кем — и уж точно до двенадцатого не нужно.
А если б я его не прятала, снова подумала она, всего этого бы не случилось.
Кварталах в десяти перед домом она заметила, что едет прямо за прокатной машиной Фреда. Он ничем не выказал того, что осознаёт ее присутствие. Там, где оба они обычно сворачивали налево, он проехал прямо, а потом свернул направо. Она ехала следом.
Так следила за ним она минут десять с лишним. Он съехал на обочину на улице, что была в точности как та, на какой жили они сами, вышел и позвонил кому-то в дверь. Дороти не разглядела, кто ему открыл. Несколько минут подождала — недолго, — а потом он вышел снова, сел в машину и поехал дальше. В руке при этом он что-то держал — конторскую папку или нечто вроде. Значит, это по делу, а не развлекается.
Домой она приехала другой дорогой и увидела перед собой прокатную машину. Фред опять спешил — в последнюю минуту завязывал галстук.
— Ты куда?
— Заехать к одним людям надо. Думаю, это недолго.
— Ты нужен им при галстуке?
— Производит хорошее впечатление.
— В наши-то дни?
— Такие это люди.
— Давай я тебе повяжу, — сказала Дороти.
— Когда это мне не удавалось завязать себе галстук вслепую? Я так и в школьной пьесе делал, помнишь?
— Ты ничего не поел?
— Зацеплю что-нибудь по дороге.
В последний миг он повернулся и поцеловал ее в щеку — быстро и как будто в панике. И почти сразу же выскочил за дверь.
Дороти вернулась в кухню. Села за стол и постаралась подумать. Пока ехала, она все время была взбудоражена. Рассчитывала обнаружить что-то или кого-то. Но не оказалось ничего. Дом, вероятно, был Арта Грубера или кого-нибудь вроде, кто по ошибке прихватил с собой отчет. И все ж она чувствовала, будто ее разочаровали.
Вошел Ларри и остановился рядом с нею. Он впервые появился из своей комнаты при свете дня сам, а не стал дожидаться, чтобы она пришла и сообщила, что все в порядке.
— Не следовало тебе самому выходить, — сказала она.
— Я услышал, что он ушел.
— Но у меня мог гореть свет, а занавески только тюлевые. Кто-нибудь снаружи мог бы тебя заметить.
— Я видел, что свет не горит. — Он сел на стул напротив. Взял ее за руку.
Дороти улыбнулась. Когда б ни брал он ее за руку, она делалась счастлива. Предвкушение этого ощущения возникло у нее еще в первый раз, когда он только вошел в кухню и она протянула ему сельдерей. Она не переставала улыбаться, но при этом думала: он теперь много на себя берет — больше не избегает рисков.
— Ты грустишь, — проговорил он.
Она кивнула. Рассказала ему об Эстелль.
— И вся эта возня с похоронами. Наверное, сможем посмотреть по телевизору. Это будет ужас.
— Мне было б очень интересно это увидеть. Ты так много говоришь о своей подруге Эстелль.
— Но после тебе придется по-настоящему трудно. По-моему, тебе уже небезопасно выходить по ночам, как раньше. Они могут не ожидать, что ты водишь машину, но едва тебя заметят — всё поймут. Как только что-то в эфире — все это видят, пусть даже его там нет. Таково влияние. Как летающие тарелки: если у одного найдется громкая история о них, найдется и еще у полудюжины. Это не обязательно, что они точно ничего не видели, — это просто означает, что люди готовы подмечать все, как только их предупредили. А так-то не слишком-то много чего они видят.
— Ты должна решить, — произнес он. Дороти стало легче. Вздумай он действовать самостоятельно, она бы ничего не смогла поделать. И вот еще что: когда он теперь заговаривал о Фреде, в голосе его звучал оттенок. Может, он просто ревнует, хочет сделать Фреду больно. Он знал, как легко делать людям больно, и у него уж точно есть повод мстить человечеству.
Она сказала:
— Думаю, нам придется уехать раньше, чем собирались. Очень скоро. Мне нужно все обдумать. А пока лучше не выходи из дому.
— Нет, давай выйдем, прошу тебя. Хочу погулять по траве в садах и посмотреть на цветочные клумбы. Пожалуйста. Можно же еще раз заехать в то место со стульями и палочными кустами.
— Это бамбук. Но это все так рискованно.
— Мне будет тошно, если я не смогу выходить. Уж я-то знаю.
Зазвонил телефон. Джини Крэнстон желала поинтересоваться у Дороти, известно ли ей что-либо об Эстелль, поскольку у той трубка, должно быть, криво лежит, а дверь на замке и шторы задернуты. На самом же деле Джини хотелось уточнить, как ей самой следует отозваться — отправить ли письмо, телеграмму, прислать цветов? Дороти сказала, чтоб сунула записку в дверь, если хочет, и чтоб не являлась на похороны и ждала, пока Эстелль сама с нею не свяжется.