Миссис Харрис почувствовала, что не может больше смотреть на свое платье. У нее уже не было сил бороться с печалью. Она вновь сложила платье и, как в гроб, опустила его в пластиковый чемодан. Поспешно закрыла его мятой упаковочной бумагой, бросилась на кровать, уткнулась в подушку и разрыдалась. Она плакала молча, безутешно, безостановочно – как плачут женщины с разбитым сердцем.
Она плакала о собственном неразумии и о грехе гордыни, который признала уже за собой, и о быстром и тяжелом наказании за этот грех – но больше всего и печальнее всего плакала она о погибшем платье, об утраченной ею драгоценности.
Она плакала бы так вечно – но ей помешал настойчивый звонок в дверь, сумевший наконец пробиться сквозь ее печаль. Она оторвала было от подушки опухшее от слез лицо, но затем решила не вставать и не открывать. Это ведь могла быть только миссис Баттерфилд, пришедшая полюбоваться платьем, обсудить его достоинства, послушать о приключениях подруги среди туземцев. И что ей теперь показать? Какую награду получила Ада Харрис за долготерпение, тяжелый труд, жертвы, лишения и неразумное стремление к заветной цели? Горелую тряпку! Хуже всего будет даже не «я же предупреждала» подруги – а ее сочувствие, охи и вздохи и дружеские, но неуклюжие попытки утешить ее, – миссис Харрис чувствовала, что
Она закрыла сырой подушкой уши, чтобы не слышать трезвона – но тут человек за дверью, видно, потерял терпение и, к вящей тревоге миссис Харрис, принялся изо всех сил колотить и барабанить в дверь, причем настолько энергично и настойчиво, что связать этот стук с миссис Баттерфилд миссис Харрис уже не могла. Может быть, что-то случилось, и нужна помощь?.. Она вскочила, поправила волосы и открыла дверь. За ней стоял посыльный со значком Британских европейских авиалиний и пялился на нее, как на привидение. Довольно желчно посыльный осведомился:
– Миссис Ада Харрис?
– А кого вы хотели видеть? Принцессу Маргарет? Вот стучит и барабанит – можно подумать, пожар…
– Ф-фу, – посыльный облегченно вытер лоб, – еще немного, и я бы просто развернулся и уехал. Вы не отвечали на звонок, а тут эти цветы; я уж думал, может, вы померли, и их прислали на вашу могилу…
– А?.. – переспросила миссис Харрис. – Какие еще цветы?..
Посыльный ухмыльнулся.
– А вот – авиапочтой из Франции, причем с экспресс-доставкой. Сейчас. Откройте только дверь и не закрывайте, пока я все не внесу.
Он распахнул задние дверцы своего фургончика и принялся одну за другой доставать продолговатые белые коробки с пометками: «АВИА – ЭКСПРЕСС – С НАРОЧНЫМ – ХРУПКО – СКОРОПОРТЯЩЕЕСЯ»; содержимое скрывали слои соломки, картона и бумаги. Заинтригованной миссис Харрис уже начало казаться, что посыльный будет без конца курсировать между своим фургоном и ее комнатой, и что тут наверняка какая-то ошибка.
Но ошибки не было. Завершив свой труд, посыльный сунул ей под нос свою книжку:
– Распишитесь вот тут.
Да, адрес правильный, и фамилия ее: мадам Ада Харрис, номер пять, Уиллис-Гарденз, Баттерси, Лондон.
Он уехал, и она опять осталась одна. Постояв немного, она принялась распаковывать коробки – и в одно мгновение перенеслась вновь в Париж, ибо ее темноватая тесная комнатка превратилась в настоящий сад, заваленная ворохом цветов – темно-красные бархатистые розы, нежно-белые лилии, охапки розовых и желтых гвоздик, снопы гладиолусов, готовых распуститься, взорвавшись всеми цветами – от густо-пурпурного до бледно-лимонного. Тут были азалии цвета семги, белые и алые, герань, букеты душистых фрезий, а также пышный, больше фута в поперечнике, пук фиалок с четырьмя белыми гардениями в середине.
В какой-то миг квартирка превратилась в прилавок Цветочного рынка, Марш-о-Флёр; тугие, гладкие лепестки еще блестели каплями влаги.
Что помогло этому чудесному, целительному дару прибыть в миг ее глубочайшего отчаяния – совпадение или какое-то волшебное предвидение? Она заметила в цветах карточки, достала их и принялась читать. Здесь были приветствия, любовь и хорошие новости.