— Если бы ты только знал, как больно иногда меня ранишь, — вздыхала Берта.
— Ничего такого я не делаю, — отвечал Крэддок.
— Ты просто не замечаешь. Когда я подхожу к тебе, чтобы поцеловать, ты не задумываясь отталкиваешь меня, как будто… как будто терпеть не можешь!
— Не говори ерунды.
Эдвард был уверен, что за четыре месяца семейной жизни ничуть не изменился.
— Ты ведь не думаешь, что мужчина всю жизнь будет таким же, как в медовый месяц? Не всегда же только нежничать и ласкаться, всему свое время.
После дневных трудов Крэддок любил спокойно почитать газету, поэтому, когда Берта подсаживалась рядом, он легонько ее отстранял.
— Умничка моя, сделай милость, не приставай, — просил он.
— Ты меня не любишь! — кричала Берта, чье сердце разрывалось от боли.
Крэддок никак не реагировал и продолжал внимательно изучать передовицу.
— Почему ты молчишь? — возмущалась Берта.
— Потому что ты говоришь чепуху.
Крэддок обладал редкостным добродушием, и Бертины вспышки гнева никогда не выводили его из равновесия. Он знал, что женщины порой бывают раздражительны; главное — дать им накричаться вволю, и тогда через некоторое время они успокоятся.
— Женщины — что куры, — говорил он приятелю. — Посади их в загон, огороженный прочной сеткой, чтоб не набедокурили, и не обращай внимания на кудахтанье.
Женитьба не произвела сколь-нибудь значительных перемен в жизни Крэддока. У него всегда были свои привычки, которым он продолжал следовать и после того, как обзавелся семьей. Разумеется, теперь у него появилось больше удобств.
— Что верно, то верно — мужчине нужна жена, чтобы за ним присматривала, — однажды сказал он доктору Рамзи, с которым порой встречался, когда тот обходил пациентов. — Раньше глазом моргнуть не успеешь, а рубашка уже сносилась до дыр, зато сейчас все по-другому. Как только увижу, что рукав обтрепался, — сразу к жене, а уж та все зашьет, и рубашка опять как новенькая.
— У вас, верно, прибавилось работы с хозяйской фермой?
— Благословение Богу, доктор, это мне только в радость. Для меня не бывает много работы. В наши дни, если хочешь, чтобы хозяйство давало прибыль, нужно расширять масштабы.
Целыми днями Эдвард был занят — если не на фермах, то где-нибудь в Блэкстебле, Теркенбери или Фаверсли.
— Не люблю праздность, — сказал он. — Правду говорят, лень — мать всех пороков.
Мисс Гловер, к которой он обращался, естественно, полностью согласилась с этим утверждением. После того как Крэддок вышел, оставив ее в компании Берты, мисс Гловер воскликнула:
— Какой чудесный человек ваш муж! Вы не против, что я так говорю?
— Нет, если это доставляет вам удовольствие, — сухо ответила Берта.
— Я со всех сторон слышу о нем только добрые отзывы. Чарльз, разумеется, тоже очень высокого мнения о мистере Крэддоке.
Берта промолчала.
— Вы не представляете, как я радуюсь вашему семейному счастью! — прибавила сестра викария.
— У вас доброе сердце, Фанни, — улыбнулась Берта.
Разговор не клеился, и, просидев пять минут в гнетущей тишине, мисс Гловер стала прощаться. Когда дверь за ней закрылась, Берта села в кресло и задумалась.
Сегодня выдался один из черных дней. Эдди ушел в Блэкстебл и не взял ее с собой.
— Не надо тебе со мной, — сказал он. — Я тороплюсь и пойду быстрым шагом.
— Я тоже могу идти быстрым шагом, — надулась Берта.
— Знаю я твой быстрый шаг. Если тебе так хочется, можешь встретить меня на обратном пути.
— Ты делаешь все, чтобы меня обидеть! Как будто нарочно ищешь повод!
— Будь же благоразумна, Берта! Неужели не видишь, что у меня нет времени прогуливаться и по пути нюхать цветочки?
— Давай возьмем повозку.
— Не получится. Кобыла прихворнула, а пони нужно дать отдых после вчерашних трудов.
— Ты просто не желаешь, чтобы я пошла с тобой. И так каждый день! Всякий раз выдумываешь причину, чтобы отделаться. Отпихиваешь меня даже тогда, когда я хочу тебя поцеловать.
Берта расплакалась. Она сознавала, что ее слова несправедливы, но все равно чувствовала, что с ней обошлись очень дурно. Эдвард широко улыбнулся с раздражающей снисходительностью.
— Когда успокоишься, сама будешь переживать, что наговорила ерунды, а потом станешь просить прощения.
— Считаешь меня глупым ребенком? — вспыхнула Берта.
— Нет, просто полагаю, что ты сегодня не в духе.
Насвистывая веселый мотив, Крэддок вышел. Берта слышала, как он давал распоряжения садовнику в своей обычной бодрой манере, словно ничего не произошло. Она знала, что муж уже выбросил из головы недавнюю сцену. Ничто не способно было испортить ему настроения: Берта могла задохнуться в рыданиях, вырвать из груди сердце и разбить его об пол (образно выражаясь), Крэддок не повел бы и бровью, сохраняя неизменное спокойствие. «Брань на вороту не виснет, — любил повторять он. — Женщины что куры; не обращай внимания на их кудахтанье».
По возвращении Эдвард даже не заметил скверного настроения жены. Он всегда пребывал в одинаково благодушном расположении и, кроме того, не отличался наблюдательностью.