Миссис По

Заставив себя не отодвигаться, я взяла тарелку. Прекрасно, что преподобный Гризвольд питает ко мне собственнические чувства. Если он полагает, что у меня нет ничего общего с Эдгаром, быть может, и все остальные придерживаются такого же мнения. В последние два месяца мы с Эдгаром сделали для этого очень многое. О, конечно, мы должны были видеться, потому что иначе погибли бы так же верно, как лишившись воды или солнечного света, но мимолетные встречи, которые нам удавалось украсть у судьбы, происходили на пристанях Гудзона, или в грязных переулках возле боен, или в часовенках для моряков в деловом центре – в таких местах, где мы не подвергали себя риску. Но даже там мы лишь обменивались несколькими словами или касаниями рук. Приходилось довольствоваться этим. В качестве дополнительной предосторожности Эдгар перестал ходить в салон мисс Линч, чтобы не сталкиваться там со мной, а я не посещала его лекций. Если бы я знала, что он будет на балу миссис Джонс, я бы отказалась от приглашения. Что ж, по крайней мере, тут не было миссис По, иначе я сразу сбежала бы.

– Я испытываю искушение поверить в то, – трубным гласом возгласила миссис Джонс, – что в рассказе мистера По о деле мистера Вальдемара есть доля правды. Разве не кажется здравым предположение, что человек, которого загипнотизировали в момент его смерти, живет, пока пребывает в месмерическом трансе?

– Это просто рассказ, – сказал преподобный Гризвольд, – к тому же не слишком хороший. Боюсь, я невысокого о нем мнения.

– Что ж! – Она качнула плюмажем. – Я могу рассказать вам несколько реальных историй о людях, которые пригласили месмеристов к смертному одру близких.

– У них что-то получилось? – спросил преподобный Гризвольд.

– Я слышала, был случай…

Прежде чем она успела закончить, в столовой начались какие-то волнения. Несколько дам собрались, восклицая, вокруг большой плетеной корзины, которую принес слуга миссис Джонс.

– Прошу прощения! Прошу прощения! – трубно восклицала хозяйка дома, протискиваясь через толпу. Я следовала у нее в арьергарде, чувствуя, как преподобный Гризвольд буквально наступает мне на пятки. – Дэниел! Что это значит? – взревела она.

Слуга поднял корзину. Я стояла среди все увеличивающейся толпы за плечом миссис Джонс, когда та отвернула край мягкого ватного одеяла, и в свете газовых ламп нашим взорам предстал, моргая, прекрасный младенец где-то недели от роду, в чистом полотняном белье, кружевном чепчике и с золотым женским медальоном на шее.

Потрясенное молчание нарушил мужской голос:

– Смотрите-ка, что принес аист!

– Но почему мне? – воскликнула миссис Джонс. – Почему сюда?

Где-то на другом краю пораженной толпы мистер По тихо сказал:

– Потому что его мать не могла оставить его у себя.

– Ну я тоже не могу его оставить! – заявила миссис Джонс.

– Откройте медальон, – предложил некий джентльмен, которого держала под руку дама. – Возможно, он укажет нам на мать.

Гости подошли ближе, как будто выяснение происхождения младенца было захватывающей салонной игрой. Миссис Джонс поднесла руку в перчатке ко рту, а потом осторожно взяла медальон. Тот открылся, и нашим взорам предстала свернутая белокурая прядь.

– Волосы! – воскликнула миссис Белмонт. – Интересно, отцовские или материнские?

Подошла Элиза вместе с дамами, с которыми она до этого беседовала. Мистер Бартлетт выступил вперед, взял жену за руку и что-то зашептал ей на ухо.

Пока гости в потрясенном молчании смотрели на ребенка, Эдгар подошел к миссис Джонс, бережно достал младенца из корзины и принялся нежно баюкать его.

– Никогда не видел вас в роли молодой матери, По, – сказал преподобный Гризвольд.

– Ш-ш-ш, – шептал ребенку мистер По, – все будет хорошо. Не бойся. – Он поднял глаза и поймал мой взгляд. Слезы стояли в его глазах, он плакал по этому брошенному ребенку и – я знала – по тому сиротке, которым он сам когда-то был. Как же тяжело ему было всю свою жизнь скрывать эту боль под маской холодного интеллектуала! Сейчас его уязвимость стала видна целой толпе любопытных зевак, и это буквально раздавило меня.

Не сказав ни слова, я подошла к нему и дотронулась до его руки.

– Должно быть, этого ребенка очень любят. Мать принесла его сюда, потому что хотела, чтобы он обрел дом в лучшей семье этого города.

Он с благодарностью посмотрел на меня, и мы обменялись понимающими улыбками.

Кто-то коснулся моей спины.

– Фанни, – сказала Элиза, – мы должны уйти. Расселу стало нехорошо.

Шелестя юбками, я повернулась, чтобы уходить, и увидела, что преподобный Гризвольд смотрит на меня. На его красивом розовом лице медленно проступало осознание того, что он только что увидел.

* * *

Я раскатывала тесто на доске Бриджит, а Элиза накладывала на него начинку.

– Фанни, тебе действительно совершенно незачем уезжать.