Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений

У меня, известно, мелькало в голове, что есть в моем поведении что-то дурное, актерское, блядское, криводушие какое-то.

И улыбка-то снисходительная получалась, свысока, если чересчур долго ее продержишь на губах.

Но все равно я дальше добивалась такой улыбки, чтоб соответствовала смыслу, какой, я знала, в моей улыбке должен быть.

Главное — смысл, на то нам и дано лицо, чтобы его друг другу выражать.

Вот я и училась как следует улыбаться.

Мои глаза, конечно, во всем играли свою большую роль.

Губы могут лгать, глаза всегда скажут правду.

Я про жизнь толкую, не про театр.

Речь тут о честности, не о притворстве.

У меня-то плохих зубов не было, чтоб их скрывать.

Сэр Ухмыл, ясное дело, не заслужил такой моей улыбки.

Как он покраснел, как пнул дворнягу, заикался, оправдывался, плел насчет своего сонетного промысла — и с чего мне было так ему улыбаться?

Но чувствам не прикажешь — гони их в дверь, они влетят в окно.

Вот я и улыбнулась мистеру Шекспиру.

Я ему улыбнулась.

Тут, помнится, стало накрапывать.

Мелкий дождичек посеялся с неба, и было оно цвета утиного яйца.

Мистер Шекспир закусил нижнюю губу.

Я стою и улыбаюсь, жду.

Он взял меня под ручку, и пошли мы дальше.

Глава пятнадцатая Мой сонет [43]

Это очень печальная история — которую я вам рассказываю.

Как-никак история-то про любовь — небось теперь уж сами догадались.

По-моему, самые распечальные истории — наши истории про любовь.

Мистер Шекспир уже сочинял сонеты, когда мы только-только с ним повстречались.

Раз как-то мне сочинил сонет, когда разозлил меня каким-то пустяком, и я (горячая была) что-то фыркнула, буркнула, и он вообразил, будто бы ненавижу я его.

Вот как это все случилось.

Вечно надо ему было делать вид, будто бы он в любви несчастливый, обиженный, — в то, в первое время нашего знакомства.

Раз как-то я от него отвернулась в сердцах, уж совсем он дерзок стал, и вдобавок ужасно как надоел своим притворством, что если я сейчас его не приголублю, у него сердце разорвется!

Ну, что бы вы тут стали делать?

Вот и я.

Я сердито и насмешливо фыркнула.

По-моему, каждая порядочная женщина так бы вела себя на моем месте.

Но мистер Шекспир, совсем зеленый еще, мою досаду на его поведение счел за тот знак, как будто бы я его ненавижу.

Ну, и я, увидевши, как он сильно удручен, аж слезы на глазах, я его пожалела.

Прикусила язык, будто корю его, язык свой то есть, за это фырканье, и говорю:

— Это я не тебя!

И тут он крикнул:

— О чем ты? Ты меня ненавидишь!

И я ему растолковала:

— Я ненавижу, когда ты так вот притворяешься. Но не тебя я ненавижу.

Теперь, когда старее и умней я стала, я знаю, что в этом — самая истинная религия и есть.

Ибо мы должны возненавидеть грех, но возлюбить грешника.

Так или иначе, мистер Шекспир весь от радости растаял, а потом призадумался, когда я сказала эти слова, что, мол, я ненавижу, когда ты притворяешься, но не тебя я ненавижу.

Потом вдруг стал ходить, и так полчаса целых, а то и дольше — все ходит взад-вперед и под нос себе жужжит.

И до того увлекся, что вовсе забыл про поцелуи и про все про то, чего он только что так домогался.

А как пришел снова в Хьюленд на нашу ферму, смотрю: подает мне сонет, какой на этот случай он сочинил:

С уст, созданных любви рукой,
«Я ненавижу» сорвалось.
И сердце стиснуто тоской,
Печалью горькой налилось.

Увидя скорбь мою, она

Свой разбранила язычок,
И, сострадания полна,
Сменила на привет попрек.

«Я ненавижу» — да, но вот

Слова иные вдруг звучат,
Как вслед за ночью день идет,
Ее с небес свергая в ад.
«Я ненавижу, — и любя
Меня спасает: — не тебя».[44]

Позвольте разъяснить иным читателям, непривычным к загадкам, какие встречаются в поэзии.

В строчке первой он имеет в виду, что у меня хороший рот.

В строчке седьмой он имеет в виду мою доброту.

Дальше, в строчках с девятой и сплошь до четырнадцатой, он имеет в виду, что от моих добрых слов, от моего разъяснения: «не тебя», все для него переменилось, будто было темно и стало вдруг светло.

Все ловко очень и умело сказано, но как-то иногда уж чересчур смешно, и непонятно, почему, ни за что ни про что, бедняжку ночь, куда нам без нее, надо «с небес свергать в ад» (строчка двенадцатая), будто бы она дьявол, Люцифер, денница какая-то.

Правда, такая болтовня, по-моему, в поэзии дело самое обыкновенное.

Не стану оправдывать такие вещи.

Самой не нравится.

Еще мистер Шекспир мне толковал, что сонетом этим он меня увековечил и все теперь поймут, что он написан про меня[45].

Хотя не очень-то я поняла.

Да, ловко, ничего не скажешь.

Прямо, обезьяньи штуки.

Жаль, обезьян я не люблю.

Еще мистер Шекспир хвалился: