– Этот малыш должен быть суперзвездой, потому что у него все есть, – сказал Джефф. – Но Мэдисон-авеню не хочет касаться парня, который говорит, что контракт на 12,5 млн долларов – рабский контракт. Этот вопрос имеет массу негативных оттенков. Но Флойд… полагаю, он не задумывается над тем, что он иногда говорит. Он должен был бы больше задумываться над тем, какие последствия это может иметь для его семьи. Он может добиться очень многого в этом виде спорта, но, когда бокс для него закончится раз и навсегда, может так случиться, что рядом с ним не окажется ни одного члена семьи, с которым он мог бы сесть и поговорить.
Корралес должен был явиться в суд ровно через две недели после боя. Часто так бывает, что единственное место, где боксер чувствует себя умиротворенно и где ничто его не отвлекает, – это ринг. Вечером 20 января 2001 г. для архисоперников ничто не имело значения, ничто, кроме крови и победы.
Взвешивание Корралеса в тот вечер показало, что его вес – 146 фунтов – за сутки увеличился на 16 фунтов. Мейвезер тоже прибавил, правда, менее семи фунтов.
Мейвезеру-старшему разрешили пройти за кулисы, и он сидел, неловко улыбаясь, в раздевалке своего сына. Корралес облачился в камуфляжный прикид и был встречен приличной овацией толпы.
Мейвезер вышел на ринг в сопровождении двух рэперов, которым он устроил заключение контракта с его рекорд-лейблом
Боксеры, по указанию рефери Ричарда Стила, коснулись перчаток друг друга, и вскоре их разногласия будут разрешены скорее с помощью панчей, нежели во время обмена словесными выпадами. Для начала Мейвезер выбросил свои фирменные одиночные панчи, обрушивая серию джебов в долговязое, иссушенное борьбой с лишним весом тело, одновременно нанося удары передней правой рукой через левую руку Корралеса.
Уже во втором раунде Чико смотрелся так, будто он уже не в состоянии ускорить свой темп, а схваченный им в области уха левый хук, похоже, стал причиной замедления его действий на ринге.
Перед началом третьего раунда Флойд-старший попытался что-то сказать сыну через одного из членов его постоянно разбухающего окружения:
– Скажите маленькому Флойду, чтобы он продолжал делать то, что делает, и в седьмом, восьмом или девятом раунде он будет готов подвести черту.
Между тем в третьем раунде Корралес выстрелил левой, выстрелил правой, промазал в обоих случаях, а затем его голова отрекошетила после того, как получила комбинацию быстрых ударов. Мейвезер боксировал с электризующим щегольством. Корралес достиг цели стремительным левым хуком, но Флойд принял его вполне достойно. А затем он вернулся к тому, чтобы работать своим джебом, и вновь начал диктовать игру.
В четвертом раунде перемещения по рингу, которые Мейвезер продолжал совершать, означали, что Корралес не может найти положение ног, необходимое для того, чтобы выбрасывать тяжелые удары. Он преследовал Мейвезера и при этом почти после каждого шага умудрялся схлопотать удар. Из публики донеслось осуждающее гудение некоторых зрителей, когда Мейвезер стал проделывать то, что проделывал всегда, – господствовать. Хотя атака Корралеса, в результате которой он лишь успел схлопотать еще один удар правой, быстро превратила нависшую скуку в восторженные возгласы. За несколько секунд до окончания четвертого раунда Мейвезер порадовал себя новыми заработанными очками, а Корралес смог лишь уныло улыбнуться.
Корралес дрался как пьяный бык, тогда как матадор Мейвезер под конец раунда заставил его вертеться в углу ринга.
– Блестяще выполненный Флойдом Мейвезером план боя, – сказал Джим Лэмпли из
– Продолжай в том же духе, мы ему в натуре холку надерем, – прозвучал голос Роджера из угла.
В следующем раунде Мейвезер стоял на ринге и выбрасывал хуки левой рукой в подбородок. Странным образом, принимая во внимание положение Корралеса с юридической точки зрения, Мейвезер, возможно, выполнял в этом поединке роль злодея, но толпе начинало нравиться его симпатичное насилие. Он продолжал охаживать Корралеса ударами правой, от которых у того мутилось сознание, и за двенадцать секунд до конца раунда припечатал ставшего бессильным Корралеса ударом левой, которым можно было бы дерево срубить. После этого вид у бедняги, ретировавшегося в свой угол, чтобы отдышаться за минутный перерыв, стал совсем потерянным.