Я положила голову на его плечо, расплываясь в широкой улыбке. Глаза мои непроизвольно закрывались. Я наслаждалась тем чувством умиротворения и покоя, когда он пришёл ко мне, и оттаивала в этих горячих руках. «Всё будет хорошо», — шептала себе я, — «Я всё равно готова его спасти, по-настоящему», — вдруг пронеслось в моей голове. Я вздрогнула от этой мысли. Дориан проник рукой в копну моих волос и сжал затылок… Я укусила губу, подавляя улыбку, и поцеловала его в грудь сквозь ткань водолазки, закрыв глаза.
========== acutely ==========
Дориан
Я смотрел на спящую Лили всю ночь. И с каждой минутой всё больше и больше приходил к тому выводу, что я должен отпустить её. Она не та, которой можно воспользоваться. Она не такой человек, она намного чище, честнее, искреннее. Но от близости с ней кружит голову! Я не знаю, как буду себя чувствовать, вдали от неё. Если эта сумасшедшая тоска никуда не денется, то я сделаю то, что хотел. Наплюю на свои мысли о том, насколько она идеальная, чтобы навсегда избавить её от себя, а меня от неё. Таких… таких как она тоже, должно быть, тысячи. Просто я не встречал ей подобных. И никогда не чувствовал такого поцелуя.
Он навсегда останется в моей памяти, как самый долгий, невинный и нежный. После этого поцелуя стыдно вспоминать прошлые, ведь Джессику я целовал исключительно в целях заткнуть её рот и поблагодарить одновременно. И то, в редких случаях. Чаще всего, в своих сессиях, я использовал для её рта кляп, изоленту, скотч, бинт, платок, который зачастую запихивал ей в горло, но только не свои губы. А Лили… с этой девушкой мне впервые хотелось только целоваться. И я испытывал невыносимую досаду оттого, что мой план срывали звонки и приходы швейцаров.
Господи, если я так хочу от неё избавиться, то зачем я согласился на план Марселя изуродовать её комнату в общежитии? Она так расстроилась, и, кажется, плакала.
Вот я идиот!
И псу, мать его, понятно: мисс Дэрлисон чересчур горда и уж точно не согласиться с бухты-барахты на моё предложение принять в дар квартиру. А что насчёт того, если предложить аренду? Уверен, за комнату в общежитии она платила не так много. В самолёте Лили чувствовала себя лучше, чем прошлый раз, как она и поведала мне. Там же она обратилась ко мне с просьбой повлиять на директора общежития, сказать, что она всё отработает и выплатит, только пусть ей дадут там жить. С мистером Бронсом Марсель договорился о том, чтобы тот не под какими мольбами и давлением не принял Лили назад. Когда она перестала просить, — потому что слёзы сдавили ей горло, — вбежал в кабинет я, наорал на него. После чего, как по сценарию, получил прекрасно сыгранный им в ответ гнев, в пылу которого он сказал, видимо, по научению Марселя, что его общежитие театру не принадлежит и что к работодателю Лили он в подчинение не входит.
Я помнил мисс Дэрлисон, спящую на моей груди в отеле, сонную и полную надежд утром в самолёте, весёлую и жизнерадостную в аэропорту… А сейчас, после общежитии, я видел эти печально сжатые губы, этот пустой и без эмоциональный взгляд, направленный в окно авто, за которым один пейзаж сменял другой. Марсель забрал нас, чтобы отвезти домой, ведь там остались вещи Лили, да и мама готовила обед как раз к нашему приезду. Но её ничего не радовало, я видел эту растерянность и опустошённость в её глазах, и в эту секунду понял, что всё бы отдал, лишь бы вернуть тот настрой и жизнь, который был в ней день раньше.
— Лили, — первым начал говорить Марсель, ведя автомобиль быстро и плавно, — Это не конец света, слышишь? — он посмотрел в зеркало заднего вида в салоне, чтобы встретиться с ней взглядом, — Ты теперь практически девушка Дориана, так что это полностью его забота, — засмеялся он.
— Я… я не девушка Дориана. У нас ничего не было, — прожигая глазами Марселя, сказала она.
И в эту самую секунду что-то во мне больно ёкнуло. Я даже не понял, отчего.
— Это только моя забота. Я заберу вещи, из театра документы и… из академии тоже. Уеду домой, к маме, — кивнула она, сглотнув. Сжимая пальцами и крутя как угодно мобильник, она смотрела на свои руки, не решаясь больше ни с кем заговорить, не поднимая взгляда.
Дальше к дому мы ехали в полной тишине, лишь шум города и автомобиля перекрывали то вакуумное беззвучие, которое царило в салоне авто. Больше я на Лили не смотрел, ибо это было прямым напоминанием о том, что она сейчас сказала. Она уедет… как она уедет? Куда? Для чего? Почему «ничего не было», если вчера она меня поцеловала? А разве я не хочу, чтобы «ничего не было»? Я только что безумно грезил об этом! Да, надо дать ей уехать и попробовать начать другую жизнь. Без меня, в другом театре, в другом городе. Не буду ничего предлагать. Надо только игнорировать эти выразительные взгляды Марселя, вытаскивающие душу.
— О, наконец-то! Скорее, мальчики, к столу, обед стынет! — встречала нас мама, широко улыбаясь. Увидев Лили, она крепко её обняла:
— Неужели, ничего не получилось? Бромс непреклонен? — спросила Айрин, сжимая руки Лили.