Мистер Дориан Грей (СИ)

В то время, в этом пылу, когда хочется всё продумать… Не было возможности контролировать себя, свои слова, свои мысли. Неужели у меня в подсознании появилась та зацепка, что рушит связь родителей с детьми? Чувство оторванности, чувство… появляющееся из ничего, ощущение, что тебя любят меньше, чем другого? Это ли владело мною в то время смешанных мыслей и тех ужасных предположений? Если нас любят одинаково, то возможны ли запреты, сверхъестественная опека над ним, Армэлем, как обособленным? Нет, совсем нет. Вот, почему Мэл так удивлённо посмотрел в мои глаза. Почему я стал сразу думать о побеге?.. Марсель… Наверняка, он сказал это, как всегда — в шутку, а я с абсолютной серьёзностью воспринял его слова. Подсознание — страшная, безжалостная и подлая вещь. Вот, что случается, когда узнаёшь, что самый родной тебе человек на самом деле не родной, пусть лишь биологически… Но, Господи, какое это имеет отношение, когда именно эта женщина вскормила тебя и вырастила? Что это всё значит, чёрт возьми?! Почему я настолько… был гибок и подвластен этому грому среди ясного неба, этой правде? Почему эта боль, переходящая, мелкая, вызывающая подозрительность, так изменила меня?

— Нет, не разочаровал, — выдержав внушительную паузу, произнёс отец — и с моих плеч словно упала невероятно тяжёлая гора, что заставляла кости груди впиваться в сердце.

— Прости, — выдохнул я, — Во всём этом плане только моя вина. В толк не могу взять, почему, но… мне не подвластны были в те минуты эти слова.

— Ты думал, мы будем держать Армэля на привязи, если он захочет учится не в Сиэтле, а в Нью-Йорке? Думаешь, мы не знаем, что он рисовал в своём блокноте? Его архитектуру, трассы, улицы. Я понял, что жизнь здесь сыграла с ним в злую игру. Однажды, после боли я был изгнан отцом из дома и с радостью умчался, ибо мне впервые была дана свобода. Вас в этом никогда никто не ограничивал. И мне было весьма неприятно и… больно. Да, мне было больно, как и вашей матери, что в нас вы видите…

— Это не так, — перебил я, — Я этого не вижу, а Марсель с Мэлом и подавно… Просто… Я не могу этого объяснить сейчас. Если я скажу, что наверное смогу это выдавить из себя, но только не при них… Ты всё поймёшь, как и мама.

Айрин всхлипнула. Я перевёл взгляд с самого родного человека на неё, на мою маму, ещё одного родного человека. Самого-самого родного. Отец кивнул мне, будто бы соглашаясь с тем, что понял. После чего, очень тихо произнёс:

— Марсель, Мэл… Подождите вызова к ужину наверху.

Парни послушно двинулись по лестнице на второй этаж. Поднимаясь, Марсель бросил на меня непонимающий встревоженный взгляд, но ослушаться сейчас он не мог. Мама заплакала вслух и бросилась мне на грудь, крепко обнимая. Я плотно сжал её в руках и почувствовал ком, подкативший к горлу. В моей душе переворачивалось всё, смешивались краски и рвались струны. Мне было больно за них и стыдно за себя.

— Стоят ли слёзы этой женщины, твоей мамы, той подозрительности, недоверия, которыми нас награждаешь? Думаешь, Мэл нечто особенное? Вы все то особенное, что было с нами. Ты не разочаровал меня. И я знаю, что никогда не сможешь этого сделать. Только и ты знай, что мы не можем любить тебя меньше, верить в тебя меньше, заботиться о тебе меньше, чем об остальных. Мы заботимся о вашем благе и счастье. И мы сделаем это, даже если вы, такие мелкие гадёныши, хотите от нас удрать… Если в этом ваше счастье — уйти.

Я раз и навсегда понял, что никогда в жизни не заставлю маму плакать. И никогда, никогда не усомнюсь ни в их любви, ни в их словах, ни в чём.

— Этого больше никогда не повториться. Ни одна мамина слеза не стоит всей той чуши в моей голове, ни одна…

— Мама, папа, — раздался голос Мэла и мы все обернулись в его сторону, — Я остаюсь.

========== meeting with destiny ==========

Дориан

Вчерашний ужин в кругу семьи был одним из самых трогательных и счастливых событий в моей жизни. Именно его я буду вспоминать до конца. И даже тогда, когда под моим летоисчислением будет подведена финишная прямая, в моей памяти промелькнёт нежная улыбка мамы, понимающий взгляд отца, смех Марселя, недовольное личико Дэйзи и усмешка Софи, её гордый, тонкий стан и те искренние, полные жизни глаза Армэля, его многообещающие слова…

Родители дали ему понять, что он не обязан отказываться от мечты о Нью-Йорке, о свободе, о самопознании и саморазвитии вдали от дома, ради их спокойствия. Мэл упирался, долго, очень долго, но родители умеют выводить на чистую воду даже тех, кто говорит полным твёрдости тоном. Его счастье — их счастье, наше счастье — их счастье. Услышав эту фразу, я впервые задумался над тем, счастлив ли я? Я люблю свою семью и безмерно любим ею, у меня есть дело, успех которого зависит в корне от моих решений. Но это ли счастье? Господи, могу ли я хоть в чём-то не сомневаться?