Мистер Джастис Раффлс

– Ни единая душа, я вполне в этом уверен; мои жертвы меня первого замучили до зевоты рассказами о происшествии.

– Тогда зачем ты вернул добычу? Ты иногда так делал, я помню, Раффлс, но в подобном деле, да еще с этим боровом, признаюсь, я не вижу в этом смысла.

– Ты забыл про бедную старушку, Банни. У нее и так была безрадостная жизнь, а после этого случая он относился к ней хуже, чем к собаке. Я уважал ее за то, как смело она держалась, не поддаваясь на грубости мужа; это впечатляло даже больше, чем его вызов, брошенный мне; и существовала только одна награда, достойная ее, а именно – мой дар.

– Но как же ты провернул это?

– Безусловно, не выступив на публике, Банни, но, конечно, и не вверив ей мои секреты!

– Так значит, ты вернул ей ожерелье анонимно?

– Как и поступил бы, конечно, любой подонок-грабитель германской крови! Нет, Банни, я всего лишь спрятал его в лесу, там, где, как я догадывался, оно будет найдено. После этого осталось только приглядывать, чтобы его не нашел тот, кто захотел бы прикарманить. К счастью, мистер Шейлок объявил солидную награду, так что все сложилось, как надо. Он послал доктора к Сатане, заказал оленины и море выпивки, вечером того же дня, когда нашлось ожерелье. Охотник и я были приглашены на благодарственный ужин; я не отступал от диеты, так что и ему было неловко – раз уж я не сдавался. Между нами тогда словно кошка пробежала, и теперь я сомневаюсь, что состоится тот грандиозный пир, который должен был отметить наше возвращение из страны мертвых в Лондон.

Но пресловутый охотник на лис меня не интересовал. «Дэн Леви, похоже, крупный зверь, и его не так просто будет завалить», – заметил я чуть погодя. Притом совершенно не жизнерадостно.

– Весьма справедливое наблюдение, Банни; и именно поэтому мне так хочется его завалить. Это будет та схватка, которую наша дешевая пресса научилась называть гомерической.

– Ты сейчас о завтрашнем дне, или о том моменте, когда соберешься ограбить мошенника, чтобы заплатить ему же?

– Великолепно, Банни! – выкрикнул Раффлс, как будто увидел, что я дал удачный пас на спортивной площадке. – Как все-таки проясняет голову рассветный час! – он дернул занавески, и, как ученик открывает грифельную доску, открыл окно, разделенное рамами. – Ты понял, что звезды устали от наших разговоров, и стерлись с небес! Сам медоточивый Гераклит не просиживал ночи напролет, или его приятель не хвастался бы тем, что утомил само Солнце тем же методом. Много же упустили эти двое бедняг!

– Но ты не ответил на мой вопрос, – заметил я робко. – И кстати, не поделишься, как ты предлагаешь устроить это дело так, чтобы получить деньги?

– Если ты зажжешь еще сигару, Банни, – сказал Раффлс, – и в последний раз нальешь себе еще по маленькой, я тебе, конечно, расскажу.

И он рассказал.

Глава IV. «Наш мистер Шейлок»

Я часто гадал, в какой момент нашего разговора или на какой его фразе оформился у Раффлса тот его план, к исполнению которого мы немедля приступили; ведь мы без перерыва болтали с его приезда в восемь вечера и до двух часов ночи. Хотя с двух до трех мы обсуждали именно то, что делали потом с девяти до десяти, за одним исключением, которое стало неизбежным из-за совершенно неожиданного развития обстоятельств, о которых до определенного момента лучше не распространяться. Воображение и дар предвидения Раффлса безусловно превосходили все, о чем он позволял себе проговориться; но даже во время разговора его идеи могли выкристаллизовываться, притом вполне очевидно для слушателя, и фраза, которая начиналась с бледной тени мысли, в своем развитии заключала законченный проект, подобно тому, как изображение фокусируется при наведении увеличительного стекла, и, в придачу, во всех деталях.

Достаточно будет сказать, что после долгой ночи в Олбани и краткой ванны с чашкой чая у себя, я нашел Раффлса, ожидающего меня на Пикадилли, и мы приблизились к челюстям Джермин стрит. Там мы кивнули друг другу, будто прощаясь, и я пошел дальше, но почти сразу развернулся, словно забыл что-то, и снова зашел на Джермин стрит, едва ли в пятидесяти ярдах позади Раффлса. Я и не думал догонять его. Я шел как раз позади, когда увидел первое затруднение, которое, впрочем, много времени не заняло; прямо в объятия Раффлса выскочил из конторы Дэна Леви один из его самых ранних клиентов. Последовали жаркие извинения, принятые с вежливой холодностью, за ними начались взволнованные излияния, которых я не расслышал издалека. Все это производил небольшого роста человечек, окруженный копной чернейших волос, жестоко мявший в руках свое огромное сомбреро, обращаясь к Раффлсу с речью, которую тот внимательно слушал. По виду собеседников мне ясно было, что речь шла не о только что случившемся столкновении; но я не смог разобрать ни слова, стоя у шляпной мастерской, пока Раффлс не зашел внутрь, а от его нового знакомого не донесся до меня новый залп грубых ругательств на ломаном английском, сопровождаемый взглядом горящих глаз.