Мистер Джиттерс

Вообще-то нет.

– Почему там лицо в воде?

Мистер Брин приглядывается к наброску:

– Лицо?

– Это как-то связано с оползнем?

Я имею в виду трагедию, которая произошла в Харроу-Лейке сто лет назад. В каждом блоге, влоге, статье и даже документальном фильме о «Ночной птице» говорится, что эта история – о якобы проклятой земле и десятках городских жителей, заживо похороненных под завалами, – легла в основу сценария. После выхода фильма фанаты ухватились за эту мысль, чем несказанно взбесили Нолана, у которого просто нет времени на изучение городских легенд, проклятий и прочей ерунды.

– Зрение уже, конечно, подводит, но я совершенно уверен, что вы ошибаетесь, – говорит мистер Брин, отвлекая меня от размышлений. – К тому же Картер никогда не выставил бы такое напоказ.

Понятия не имею, кто такой Картер, но лицо там точно есть.

– Напомните, как долго вы пробудете в городе? – спрашивает мистер Брин.

– Всего несколько дней, – отвечаю я. – Я вернусь, как только отцу станет лучше.

– Надеюсь, он скоро поправится, – хмыкнув, говорит мистер Брин.

Только через пару секунд до меня доходит, что он не столько желает Нолану выздоровления, сколько хочет, чтобы я поскорее уехала.

– Вы общались с Ноланом, когда он снимал здесь «Ночную птицу»?

– Нет, я старался по большей части держаться в стороне от всего этого ажиотажа. Но здесь есть куча всякого барахла, связанного с фильмом, если вы пришли сюда за этим.

Мистер Брин отворачивается, и я с трудом различаю его следующие слова.

– Думаю, так и есть – судя по вашему наряду.

Он шаркает обратно в сторону кресла за стойкой. Наш разговор определенно закончен. Я рассматриваю свое отражение в стеклянной дверце шкафа. В приглушенном свете лицо кажется очень бледным. Интересно, Нолану было бы приятно смотреть на меня в образе Пташки? Или он видел бы только Лорелею? Я опять вглядываюсь в рисунок. Карандашные штрихи пересекают белый лист снова и снова, вырисовывая контуры озера. Я почти слышу скрип грифеля о бумагу. Я растираю руки, чтобы согреться, и замечаю следы чернил на открытом запястье. Они такие же тусклые, как и штрихи на рисунке. Кажется, будто чернила впитались в меня.

Кровь в трещинах…

Я решительно опускаю рукав. Настало время изучить этот музей с его «барахлом из фильма». Здание представляет собой ряд комнат на разных уровнях, как будто мистер Брин расширял его и добавлял дополнительные помещения по мере того, как заканчивалось свободное пространство. При этом музей забит под завязку: бесконечные стеклянные шкафы и книжные полки превращают это место в настоящий лабиринт. Я иду по узкому коридору, пока не попадаю в комнату с высоким потолком и антресольным этажом. Одну из стен полностью занимают обрамленные фотографии со съемок «Ночной птицы» в городе. Я вижу несколько снимков Нолана – как он дает указания художникам по свету, монтирующим освещение; инструктирует какого-то незнакомого мне человека, широко расставив руки; сидит на корточках рядом с оператором, который снимает ноги Лорелеи, бегущей под дождем. В кадре почти ничего не видно, но я точно знаю, что это она. Я узнаю туфли, которые были на ней в этой сцене. Они очень похожи на те, что я надела с утра.

– Сначала всегда надеваем правую туфельку, – обращаюсь я к фотографии.

«Сначала правую туфельку, тогда твоя “везучая” нога всегда будет впереди», – говорила Лорелея. Почему-то я вспомнила об этом только сейчас.

– Ты разговариваешь с нами или со стеной?

– Какого…

На антикварном письменном столе, который я не заметила в углу, сидят две девочки. На вид примерно моего возраста. У той, которая обратилась ко мне, бледное лицо и черные вьющиеся волосы, стриженные под каре. Она одета в шерстяные брюки с подтяжками, рубашку без воротника и потертые шнурованные ботинки. Мне хочется описать ее каким-нибудь миленьким словечком типа «кошечка», но пронзительный взгляд ее голубых глаз останавливает меня. Она широко улыбается, и я вижу слегка неровные верхние резцы, которые придают ее улыбке нечто звериное и парадоксально привлекательное. Да она скорее рысь, чем кошечка. И все же, пожалуй, не стоит ей об этом говорить.

Ее подруга – симпатичная черная девушка с темно-карими глазами. Заплетенные волосы забраны назад большой заколкой, на платье – бейдж с надписью Easy Diner и именем «ФЭЙ», выделенным жирным шрифтом. Она легонько толкает Рысь в бок.

– Это ты из Нью-Йорка, да? Дочка Нолана Нокса, – говорит Рысь, беспечно болтая ногами.

Всю свою жизнь я видела, как люди с широко распахнутыми глазами благоговейно шепчут имя Нолана, но это не тот случай. А вот ее подруга явно чувствует себя не в своей тарелке.

– Я Лола, – говорю я и после небольшой паузы добавляю: – Нокс.

Я не умею разговаривать с девочками своего возраста – а впрочем, не только своего. И судя по тому, как Рысь подавила смешок, мне не очень-то удалось изобразить непринужденный тон. Я чувствую раздражение, словно перепутала строчки в тексте.

– Ага.

В ее интонации так и сквозит: «Кто бы сомневался».