Мистер Эндерби изнутри

Лишь когда воздух расцветет вокруг фиалками, он сможет
Стряхнуть с рук дрязь, на несколько часов хозяин собственной судьбе;
Наевшись от души, набивши трубку, ногу на ногу положит,
Согреется у кухонной печи. Осведомится о спортивных результатах и делах, рассмотренных в суде,
Поспорит, выпьет в погребке «У Льва», придет домой, рубца тарелочку наложит,
Или хрустящих чипсов, перед тем как лечь в бессонную постель сам по себе.

Как раз на реплику про возвращенье домой пришел домой Джек, полностью стряхнув с рук торговую дрязь, готовый встретиться с Эндерби. Эндерби вернулся из прошлого, когда в дверь грянули два горильих кулака.

— Давай, Эндерби, покончим с этим. За дело, Эндерби. Выходи, получи, чертов хренов поэт.

— Мой нож у тебя? — спросил Эндерби, стоя за своей побиваемой дверью.

— Твой нож, да? Брошен в мусорное ведро, ты, слизняк грязный, вот кто ты такой. Будет просто чистое битье, ты, поганая лживая тварь. Я тебя честно предупреждаю, Эндерби. Не откроешь, пойду за ключом к старой мамаше Мелдрам. Скажу, будто ты свой потерял, совру, как ты врешь, гнусный врун. Потом зайду и тебя сделаю. Поэтому открывай, как спортсмен, вступай в игру, получи взбучку, ты, педик.

Эндерби затрясся от злости и немедленно принялся шарить в квартире, ища какое-либо оружие. Тем временем Джек, справедливо устав на работе, колотил в дверь, сыпал грязными проклятьями. Взор метавшегося в ванной Эндерби моментально смягчился, наткнувшись на старого друга, седалище унитаза. Оно всегда было немножко расхлябанным и без труда снялось со стержня, который его удерживал на пьедестале.

— Иду, — крикнул Эндерби. — Минуты не пройдет. — Извинился перед деревянным О за грубый рывок, пообещав в возмещение написать вскоре оду. Вооруженный, направился к двери, распахнул, увидал кулаки Джека с заботливо зажатыми большими пальцами, готовые нанести яростный двойной удар в пустой воздух.

— Это нечестно, — попятился Джек. — Не по правилам игры, Эндерби. Я прошу только честного извинения за плохое ко мне отношение в связи с моей личной собственностью. («Ты пришел, Джек? — прозвучал сверху голос. — Не калечь его слишком сильно, любимый».)

— Не за что мне извиняться, — объявил Эидерби. — Если моим словам не веришь, так терпи последствия своего недоверия. Я сейчас дам тебе по башке вот этим вот седалищем.

— Только не этим, — запротестовал Джек, на пляшущих ногах, пытаясь наносить разрозненные удары. — Это смешно, вот что, это недостойно. Тогда все превращается в фарс. — Эндерби парировал слабые удары, крепко стукая по кулакам Джека своим деревянным орудием. Погнал его к парадному по коридору, мимо двух запятнанных картин на стене с изображением Северного нагорья в плохую погоду. Выше замахнулся седалищем с намереньем хрястнуть по проволочной голове Джека жестким ребром. Но чего-то не рассчитал, и седалище наделось Джеку на голову, обрамляя лицо, причем Джек превратился в чрезвычайно живой портрет в круглой раме в форме задницы. Он вцепился в раму руками, позабыв обрубить руки Эндерби, тянувшие вниз и вниз с тайной мыслью свалить Джека на пол, а потом наступить на него. — Сволочь ты, вот ты кто, — кричал Джек. — Нет, это совсем не смешно, ты, педрила. — Он пытался сорвать деревянный хомут, гладко отполированный ягодицами, но Эндерби всем своим весом тянул вниз и вниз. — Я только прошу, — пыхтел Джек, — извиненья за то, что ты сделал. Удовлетвори мою просьбу, и я тебя отпущу. — Эндерби развернулся, по-прежнему крепко схватившись за круглый позорный столб Джека, и увидал у подножия лестницы женщину Джека. Она была одета, как Гамлет, в черное трико с черным свитером, где после спуска по лестнице еще прыгали груди.

— Ты, — всхлипнул Эндерби, задохнувшись от таких усилий, — все это начала. Расскажи ему правду.

— Он меня отлупил, — сообщила она, — а я ничего плохого не сделала. Теперь только честно тебя отлупить.

— Скажи правду, — прокричал угасающий голос Эндерби.

— А Джеку без разницы, — сказала она. — Джек должен тебя отделать. Понимаешь, ему хочется.

— Я хочу, чтобы он извинился, — крикнул Джек, еще в раме.

— Не за что мне извиняться, — булькнул Эндерби, исчерпав запас воздуха.

— Ну, тогда извинись за то, что сейчас делаешь.

— Больше не буду, — сказал Эндерби, бросил деревянное седалище, и Джек, которого ничего теперь не тянуло, отлетел назад к шкафчику в вестибюле, ударился об него, опрокинул, оставаясь по-прежнему в хомуте. Звякнуло зеркальце шкафа; из открывшегося вдруг ящика посыпались письма, не полученные людьми, давно тайком отбывшими, и очень красочные купоны на стиральный порошок со скидкой в пять пенсов каждый.