Мистер Эндерби изнутри

— Крамп, — крикнул генерал-майор дисциплинарным болезненно-бледным, точно проросшая картошка в подвале, тоном. — Крамп. Крамп. — Он не изображал разрывы снарядов во время Первой мировой войны, а просил бармена налить еще рому. Крамп в белой куртке официанта вышел из-за стойки, семидесятилетний, с фальшивой улыбкой, слабоумной и одновременно заискивающей, с постоянно склоненной набок седой головой прислушавшегося попугая.

— Да, генерал, — сказал он. — Такого же, сэр? Отлично, сэр.

— Я всегда ему говорю, — сказал старец с коротышечной головой Сибелиуса, — насчет употребления этого слова. Обычно для барменов и домохозяев. Говорят, того самого еще раз не получишь. А мы фактически просим именно того самого. А вовсе не такого же. Вы словами занимаетесь, Эндерби. Писатель. Как смотрите на подобный вопрос?

— Того самого, — согласился Эндерби. — Из той же самой бутылки. А такое же — нечто другое.

— Профессор Тейлор весьма убедительно это оспорил бы, — вставил старик, пятнистый, как салями, с каплей росы на крючковатом носу.

— Что с Тейлором? — спросил генерал-майор. — Его довольно давно не видно.

— Умер, — объявил пятнистый старик. — На прошлой педеле. Пока пробку вытаскивал. От сердечной недостаточности.

— Ему только что перевалило за восемьдесят, — вставил старик, только что переваливший за восемьдесят. — Не такой старый.

— Тейлор умер, — проговорил генерал. — А я и не знал. — И принял ром у расшаркавшегося Крампа. Крамп принял серебро, раболепно склонив разбитый и склеенный торс. — Я думал, раньше него уйду, — сказал генерал, — а вот, все еще здесь.

— Вы совсем не такой старый, — заметил трясущийся пергаментный старик.

— Мне восемьдесят пять, — пыхнул негодованием генерал. — Я бы сказал, очень старый.

Из углов посыпались более высокие ставки. Одна женщина скромно призналась в девяноста. И как бы в доказательство исполнила несколько кругов вальса, мыча из «Веселой вдовы». Снова села под вежливые шокированные аплодисменты, с посиневшими губами, с почти наглядно колотившимся сердцем.

— А, — спросил мужчина-Сибелиус, — вам сколько, Эндерби?

— Сорок пять.

Послышалось одновременно презрительное и довольное фырканье. Один человек из угла пропищал:

— Если это задумывалось как шутка, по-моему, не очень хорошего вкуса.

Генерал-майор сурово и целенаправленно повернулся к Эндерби, сложив обе руки на набалдашнике ротанговой трости в виде бульдожьей головы из слоновой кости.

— И чем вы на жизнь зарабатываете? — поинтересовался он.

— Вы же знаете, — сказал Эндерби. — Я поэт.

— Да-да, но чем на жизнь зарабатываете? Только сэр Вальтер Скотт поэзией на жизнь зарабатывал. Да еще, может, тот самый англо-индус, что жил в Буруоше.

— Кое-какие капиталовложения, — объяснил Эндерби.

— Какие именно капиталовложения?

— Ай-си-ай, Би-эм-си и «Батлин». И местные государственные займы.

Генерал-майор хрюкнул, словно все ответы Эндерби заслуживали подозрения.

— В каком были чине на прошлой войне? — спросил он, нанеся последний удар.

Прежде чем Эндерби сумел дать лживый ответ, с низкого стула у плетеного столика упала высокая худая женщина в очках в черной оправе. Старики тряско потянулись за палками, чтоб подняться на помощь. Но Эндерби успел первым.

— Вы ошень добры, — благовоспитанно сказала женщина. — Ошень ижвиняюшь жа бешпокойштво. — Явно накачалась дома до открытия. Эндерби поднял ее с пола, легкую, негнущуюся, как пучок сельдерея. — Подобные вешши, — сказала она, — слушаются в лушших шемейштвах.

По-прежнему цепляя ее за подмышки руками-крюками, Эндерби потрясенно увидел в большом зеркале Гилби на противоположной стене образ своей мачехи. Задрожав, едва снова не уронил ношу на пол. Образ кивнул ему, словно анимационный рисунок в телевизионной рекламе, взмахнул бокалом в новогоднем поздравлении, потом как бы споткнулся, выскочил из кадра в кулисы и исчез таким образом.

— Кончайте с ней, Эндерби, — брюзгливо буркнул генерал-майор. — Посадите обратно на стул.

— Ошень любежно, — продолжала женщина, всеми силами стараясь сосредоточиться на своем стакане с джином. Эндерби поискал в зале источник зеркального образа, но увидал лишь согбенную спину, ковылявшую к «Муж.» Может, так оно и есть, обманчивая игра света или Нового года. Странно, именно мачеха рассказывала ему, ребенку, будто в Новый год по улицам расхаживает мужчина, у которого столько носов, сколько дней в году. Он ходил искать того мужчину, с опаской считая его членом семейства Антихриста, что бродит по свету перед Судным днем. Долго после разгадки обмана Новый год обладал для него раздражающим мрачным привкусом — день возможных чудес. Он был вполне уверен, что мачеха умерла, похоронена. Если речь идет о нем, она свое дело сделала. Незачем ей оставаться в живых, восставать из могилы.

— Ну, — сказал генерал-майор, когда Эндерби снова уселся с новой порцией виски, — так в каком, говорите, были чине?

— Я генерал лейтенантом был, — сказал Эндерби. Запятые в устной фразе нисколько не хуже дефиса.

— Не поверю.