Мистер Гвин

Второй портрет Джаспер Гвин сделал для женщины сорока лет: раньше она занималась архитектурой, а теперь развлекала себя импортно-экспортной торговлей с Индией. Ткани, ремесленные изделия, время от времени произведения искусства. Она обитала с подругой-итальянкой в перестроенном под жилье складе где-то на окраине Лондона. Джасперу Гвину стоило некоторого труда убедить ее в том, что ни к чему оставлять включенным сотовый телефон и каждый раз опаздывать. Она все усвоила быстро, не выказывая особого недовольства. Очевидно, ей очень нравилось пребывать нагой, чтобы при том на нее смотрели. Тело у нее было худое, будто съеденное каким-то неразрешившимся ожиданием; кожа смуглая, отблескивающая, как шкура у зверя. Она носила массу браслетов, ожерелий, колец, которые никогда не снимала и меняла каждый день. Джаспер Гвин спросил дней через десять, не могла бы она обойтись без всей этой мишуры (он, конечно, выразился по-другому), и она ответила, что попробует. На следующий день она предстала совершенно нагой, за исключением серебряной цепочки вокруг щиколотки. Когда настало время для разговора, она смогла говорить, лишь расхаживая взад и вперед и жестикулируя — будто бы слова никогда не бывают точными и нуждаются в телесном комментарии. Джаспер Гвин осмелился спросить, не влюблялась ли она когда-нибудь в женщину, и она ответила — нет, никогда; но потом добавила: хотите правду? Джаспер Гвин сказал, что правда встречается редко.

Когда погасла последняя лампочка, она смотрела не отрываясь, словно под гипнозом. В темноте Джаспер Гвин услышал ее нервный смех. Спасибо, мисс Кронер, вы были безупречны, сказал он. Она оделась, на ней в тот день было легкое платьице и сумочка с собой. Вынула оттуда щетку, пригладила свои красивые волосы, которыми она гордилась и носила длинными. Потом, в полуденном свете, который едва проникал сквозь ставни, подошла к Джасперу Гвину и сказала, что все это явилось для нее непостижимым опытом. Она стояла так близко, что Джаспер Гвин мог сделать то, чего хотел уже давно, из чистого любопытства, — дотронуться до отблесков на ее коже. Он как раз уговаривал себя, что вовсе ни к чему это делать, когда она вдруг быстро поцеловала его в губы, а потом сразу ушла.

Мисс Кронер заплатила за свой портрет пятнадцать тысяч фунтов и подписала обязательство хранить полное молчание, под страхом тяжелейших денежных санкций. Получив портрет, положила его на стол и там держала несколько дней. Прочла, дождавшись утра, в которое проснулась и почувствовала себя королевой. Такие случались время от времени. На следующий день позвонила Ребекке и в дальнейшем продолжала звонить, пока не убедилась, что попросту невозможно снова встретиться с Джаспером Гвином и о чем-то с ним поспорить. Нет, даже всего лишь выпить вместе аперитив и поболтать по-дружески нельзя, это не обсуждается. Тогда она взяла лист своей почтовой бумаги (рисовой, янтарного цвета) и черкнула несколько строк. Последняя гласила: «Завидую вашему таланту, мастер; вашей непреклонности, вашим прекрасным рукам — и тому, что у вас такая секретарша, поистине прелестная. Ваша Элизабет Кронер».

47

Третий портрет Джаспер Гвин сделал для женщины, которой должно было исполниться пятьдесят лет и которая попросила у мужа подарок, способный удивить ее. Она сама не видела объявления, не общалась сама с Ребеккой, не делала сама для себя такой выбор. В первый день она отнеслась ко всему скептически и не пожелала раздеваться догола. Осталась в шелковой комбинации лилового цвета. В молодости она работала стюардессой, нужно было содержать себя и улететь как можно дальше от семьи, о которой лучше было и не вспоминать. С мужем она познакомилась на рейсе «Лондон — Дублин». Он сидел на месте 19-D и был тогда на одиннадцать лет ее старше. Теперь, как это часто случается, они стали ровесниками. На третий день она сняла комбинацию, а еще через пару дней Джаспер Гвин стал, сам того не зная, шестым мужчиной, который видел ее совершенно обнаженной. Однажды днем Джаспер Гвин распахнул все ставни и заставил ее подойти к окну; она какое-то мгновение колебалась. Но скоро привыкла, и со временем ей даже понравилось не спеша расхаживать перед окнами, не прикрываясь, тычась в стекло грудями, которые были у нее белые и красивые. Однажды по двору прошел юноша, забрать велосипед, и женщина улыбнулась ему. Через несколько дней Джаспер Гвин опять закрыл ставни, и с того момента она каким-то образом уступила, поддалась портрету — изменилось лицо, стало другим тело. Когда настал момент для разговора, она заговорила детским голоском и попросила Джаспера Гвина сесть рядом. Каждый вопрос, казалось, заставал ее врасплох, но каждый ответ был неподражаемо четок. Они говорили о бурях, о мести и ожидании. В какой-то момент она сказала, что хотела бы мир без чисел и жизнь без повторений.