Мистер Ми

Его «каталог поэтического равновесия» стал лишь началом. Клери полагал, что сумеет распространить свой подход на прозу и даже на повседневную речь; однако вскоре он обнаружил, что простая система противовесов, которую он нашел в стихах, не является универсальной. Вместо этого, когда Клери применил свой метод «риторических гирек», например, к отрывку из романа мадемуазель де Скюдери «Кир Великий», он обнаружил, что для придания словам прочного и четкого центра тяжести их надо оформить в виде механизма из семи стержней с тремя грузиками на каждом (стержни же прикреплены к легкому каркасу, к которому привязаны связующие нити). Клери попытался построить такой механизм, но этот эквивалент отрывка из романа (первые абзацы восьмого тома «Кира Великого») вызвал такое раздражение у его домохозяина, что тот выбросил машину на улицу, где ее вскоре разобрали на дрова.

Тем не менее Клери, по его словам, доказал, что «каждое высказывание, которое человек произносит своим голосом, имеет эквивалент в виде механизма, построенного его руками». И Клери занялся поисками этого «механизма», скрытого в самых различных текстах — от Корнеля до призывных криков торговцев рыбой. Однако, памятуя неприятный инцидент с домохозяином, Клери счел за лучшее ограничиться подробными рисунками этих машин, и иллюстрации, на которых они изображены, — самая привлекательная часть его трактата «Механическая поэзия».

Согласно Клери, любому тексту присуще общее равновесие сил; внутренняя структура работы представляет, по его мнению, сложную систему действия и противодействия, нагрузки и напряжения. Подробный анализ «Опытов» Монтеня являет собой наиболее известный пример его построений: Клери уподобил труд Монтеня механической системе, состоящей из двух тысяч девятисот пятидесяти трех компонентов, организованных в виде стоящего на гладком полу большого стола на шести ножках, лестницы, прислоненной к ближней стене, расположенных с чрезвычайной тщательностью различных предметов (несколько книг, череп) и несколько идеализированного пледа, накинутого на незанятую поверхность стола.

Другие его сооружения были не менее впечатляющими. Какой-то маловажный юридический документ, в котором говорится о передаче участка земли незаконнорожденному сыну маркиза де Ронана, в переводе Клери на язык механики превращается в аппарат, где шар скатывается по искривленному желобу, рискуя провалиться в различные отверстия (каждое из них воплощает юридический подпункт), и в конце концов останавливается в прямоугольном лотке, сделанном, как специально оговорено на чертеже, из «дуба или другой подобной древесины», где его разглядывает элегантная дама, на лице которой, выражающем смесь удивления и восхищения, нет осознания того, что предмет, представший ее взору, есть всего-навсего договор между аристократами о передаче нескольких акров бесплодной зелени и ветхого сарая.

Клери мог взять любой текст — прозу, стихи или даже обычный разговор — и, проанализировав составляющие согласно своей схеме, создать его механическое изображение. Те специалисты, которым он показывал свою распухающую рукопись в надежде заручиться их поддержкой, высказались о ней отрицательно, отмечая произвольность его теоретических построений,хотя Клери сумел опровергнуть их возражения, сводящиеся к тому, что различное произношение, удлинение и сокращение гласных или слогов повлечет за собой перераспределение смысловой массы и, следовательно, полное изменение соответствующего механического воплощения. Разумеется, Клери предусматривал идеальное произношение, а его механические схемы, соответственно, не учитывали трение в блоках и растяжение нитей.

Тем не менее Клери не смог найти издателя, взявшегося бы опубликовать его сложный труд, украшенный тщательно выполненными драгоценными иллюстрациями, которые Клери вычерчивал долгими ночами, описанными в его «Дневнике», дышащем болью и возмущением, но тем не менее вызывающем захватывающий интерес. Большинство людей, к которым обращался Клери, были склонны разделять мнение его домовладельца, утверждавшего, что Клери полностью невменяем.