Это был последний год его учебы в Агленби. Он сдавал экзамены. И делал все возможное не без помощи друга Ронана – Ганси, чтобы брат не завалил учебу. Он купил рождественские подарки для Мэтью. Составил график стажировок и планировал переехать в таунхаус, оставленный ему покойным отцом. Подсчитал, сколько денег осталось по завещанию, сколько ему нужно зарабатывать и сколько он мог позволить себе тратить в год, чтобы продолжать жить так, как он считал нужным. Он встречался с девушкой по имени Эшли, с тех пор как расстался с предыдущей Эшли. Эта Эшли подумывала о том, чтобы поступить учиться в Вашингтон поближе к нему. Поэтому Диклан уже присматривал менее сообразительную Эшли ей на замену. Кроме того, он делал все возможное, чтобы созданная его отцом тугая петля недоброжелательно настроенных партнеров не затянулась раньше, чем он окончит школу.
Все это не было страшным сном. Скорее принадлежало миру бодрствования. А самый страшный был таков: приближалось Рождество. Бесцветную траву вокруг дома в Амбарах сплошь покрывал иней. Ниалл только что вернулся из декабрьской деловой поездки и теперь, как положено в реальной жизни, раздавал сыновьям подарки.
Он подарил Мэтью щенка, который был жив, только когда мальчик держал его на руках («Я никогда не спущу его с рук», – заявил присненный Мэтью.).
Ронану достался учебник без слов («Все как я люблю», – сказал на это Ронан.).
Диклану отец протянул коробку… а в ней способность приносить вещи из снов.
– Твоя мать говорила, ты просил об этом, – сказал ему Ниалл.
Диклан проснулся от прилива адреналина. По венам в такт сердцу пульсировал ужас.
Он в страхе огляделся, но его комната в общежитии выглядела как и прежде, до того, как он заснул. Здесь не было ничего, что не было бы принесено человеческими руками или создано обычным человеческим трудом. Никаких чудес и магии. Не волшебная комната и вещи, необходимые для его не волшебной жизни.
Диклан смотрел на
Хватило мгновения, чтобы осознать, что причина его некоторой растерянности не в близости полотна, а в том, что в музее темно.
Танцовщицу освещал лишь тусклый свет сигнализаций, который проникал скозь окно справа от картины и отражался в зеркале слева от нее.
Также в музее царила тишина.
В маленьком, тесноватом здании редко бывало шумно, однако сейчас из соседних залов не доносилось ни единой приглушенной фразы, никаких признаков жизни.
Ни вздоха, ни выдоха. Словно в могиле.
Он не знал, как здесь оказался.
Парень оглядел себя сверху вниз. На нем была та же одежда, в которой он уходил от Джордан. Пиджак, ослабленный узел галстука. Та же одежда, в которой он был запечатлен на портрете. Та же самая, что и на Диклане, целовавшем Джордан. Он помнил, как вернулся в квартиру. Так ведь? Возможно, это была картинка другого раза, сохранившаяся в памяти, и все его воспоминания наслоились друг на друга, чтобы скрыть, что одного из них не хватает.
Логика сна, а не бодрствования. Он не чувствовал, что спит. Конечно же, он не спал. Но…
– Крутой фокус, да? – спросил Ронан.
Средний из братьев Линч стоял у входа со двора, небрежно прислонившись плечом к дверному косяку, скрестив руки на груди и наблюдая за старшим. Он изменился с тех пор, как Диклан видел его в последний раз. Не подрос, поскольку Ронан и так был высоким, но как будто стал крупнее. Старше. Похоже, он не брился несколько дней, в его щетине виднелась проседь, мгновенно прибавлявшая ему лет. Уже не мальчик. Не школьник. Он стал молодым человеком.
– Ронан, – произнес Диклан. Он не мог придумать, что еще сказать и как сказать, поэтому просто вложил все в это единственное слово.
– Охрана на некоторое время выведена из строя, – сказал Ронан. – Камеры тоже. Довольно ловкий трюк. Я пытался уговорить его придумать название. ОСЛЕПИТЕЛЬ заглавными буквами, однако он не из таких парней. Что ты хотел здесь посмотреть? Можно увидеть все, что угодно. Прикоснуться к чему хочешь. Никто не узнает.
Диклан был совершенно дезориентирован.
– Я не понимаю.
В комнату зашел Брайд. Стройный мужчина, прекрасно державший себя в руках. Диклан мгновенно распознал этот тип. Не самолюбие. За пределами эго. Человек, который точно определял свои границы и действовал в их рамках настолько идеально, что оставался неприкасаемым, и знал об этом. Ему не было нужды поднимать кулак или повышать голос. Он был из тех могущественных людей, которых уважали и другие могущественные люди.
Между большим и указательным пальцами руки мужчина держал маленький серебряный шар.