Мы заливались, как щенята, потешаясь над бестолковым учителем. Мистер Уоттс только кивнул. Он все понимал.
Наш смех его не обидел, но, как только он опустил глаза на страницы книги, мы заткнулись. А мистер Уоттс еще с минуту помолчал. Мы решили, что он мысленно вернулся в Лондон и застыл вместе со своим молодым двойником у освещенного окна; именно в такие моменты мы вспоминали, что мистер Уоттс — единственный белый человек на острове. Он стоял в классе, не похожий ни на кого из нас, и вспоминал те места, которых мы не знали, не видели и даже не представляли, разве что со слов мистера Диккенса.
Слова «столица» и «Лондон» были для нас пустым звуком. Даже мистер Уоттс не сумел найти для них местные соответствия. Тогда он привел нас на берег. Вырыл в песке канавку, чтобы приливная волна заполнила ее водой. Получилась Темза. Набрав серых камней, сложил их рядком. И назвал «зданиями». Стал рассказывать, упоминая фейерверки, извозчиков, конский волос, но мы уже не требовали разъяснений. Мы научились выделять главное.
Когда мы впервые дошли до мистера Уэммика — этот чудаковатый тип служил у мистера Джеггерса, — в школу явилась моя мать вместе с другой женщиной из молельной группы. Звали ее миссис Сип. У нее три сына ушли к повстанцам. И муж, судя по всему, тоже. А если не ушел к повстанцам, то, наверное, умер неизвестно где. Миссис Сип о нем не распространялась.
Мистер Уоттс отошел в сторону, моя мать легонько подтолкнула миссис Сип вперед и представила ее классу. Миссис Сип удостоверилась, что стоит на самом видном месте. Мама чуть-чуть подправила ее позицию. Под нашими взглядами гостья сделала небольшой шажок вперед.
— Дети, я принесла вам два рассказа, — объявила миссис Сип. — Первый — о наживке для рыб. Кто хочет поймать крупную рыбину, пусть возьмет рыбу-прилипалу. Наживишь ее хвостом на крючок — и она сама улов принесет, это чистая правда, я своими глазами видела. У рыбы-прилипалы есть на голове круглая присоска, чтоб лепиться к акуле, черепахе или крупной рыбине. Но если принесет она луну-рыбу, спешите перерезать леску — луна-рыба ядовита.
Склонив голову, миссис Сип отступила на шаг назад, и мы зааплодировали. Эту привычку мы усвоили совсем недавно, а поскольку все захлопали без понукания, можно было утверждать, что, во-первых, под влиянием мистера Уоттса мы постигали правила приличия, а во-вторых, что миссис Сип обладала особым внутренним достоинством. Ее речь лилась из какого-то спокойного источника; моя мама, например, понятия не имела, где такой находится.
Миссис Сип с улыбкой подняла взгляд, и наши аплодисменты стихли. Она снова шагнула вперед.
— А теперь я начну с вопроса. Что делать человеку, который оказался один в открытом море? Это второе, о чем я хочу рассказать, — произнесла она. — Если будешь мучиться от одиночества, поищи рыбу-спинорога. Господь соединил души собаки и спинорога, потому что спинороги, как и собаки, лежат на боку и смотрят на тебя снизу вверх.
Миссис Сип повторно склонила голову, и мы вновь захлопали. Даже моя мама к нам присоединилась. Потом она шепнула что-то миссис Сип, и та уступила ей место.
Атмосфера изменилась в мгновение ока. Мы напряглись.
— Мне известно, — начала она, — что мистер Уоттс все время вам что-то рассказывает, в особенности одну историю, но вот что я вам скажу. Любой рассказ должен чему-нибудь учить. Негоже, чтоб он валялся под ногами, как пес-дармоед. От рассказа должен быть толк. К примеру, если выучить слова, можно спеть песню, и рыба сама поплывет на крючок. Есть даже песни, которые излечивают золотуху или отгоняют дурные сны. Но я хочу рассказать вам, дети, как в вашем возрасте повстречалась с дьяволом. В ту пору здесь еще стояла церковь и работала миссия. У нас даже был причал, а в деревне народу жило поболее, чем теперь. Тогда-то я и повстречала дьявола. Спешу поделиться с вами этой историей: не ровен час, настигнет меня пуля краснокожего, а вы и знать не будете, чего следует остерегаться; это дело тонкое, и мистер Уоттс в нем ничего не смыслит.
Она тут же улыбнулась ему, как бы показывая, что шутит. Но я-то знала, что это не шутка. Мама продолжала:
— Была у нас в деревне одинокая женщина; как-то раз увидела она, что мы, дети, околачиваемся без дела. Подошла к нам да как закричит: «Эй! Если вы, мелюзга, посмеете украсть церковные деньги, я вам ресницы повыдергаю. Будете ходить ощипанными цыплятами, а люди увидят и сразу поймут: это вы, гаденыши, церковные деньги сперли». Мы перепугались. Кое-кто поговаривал, будто она колдунья. Будто однажды превратила белого человека в повидло и на хлеб намазала.
Все взгляды устремились на мистера Уоттса. Тут он мог бы запротестовать. Белого человека превратили в повидло и на хлеб намазали. Но мистер Уоттс ничем себя не выдал, слушая это смехотворное бахвальство. Во время выступления моей мамы он, как всегда, стоял с полузакрытыми глазами и сосредоточенным выражением лица.