Мистер Пип

Его решением, без сомнения, вызванным рядами угрюмых лиц, было начать читать «Большие надежды» заново. Только теперь нам придется читать вслух по очереди. Он считал, что это будет полезно для нашего английского. Может быть. Но чтение во второй раз ничего не могло изменить. История была предопределена. Пип разочарует Джо Гарджери, но Джо есть Джо и, благодаря своему большому сердцу, простит его. Пип будет добиваться Эстелы — дрянной выбор, но он останется ему верен до конца. Чтение истории во второй, третий или четвертый раз, как делали мы, не изменило бы этих событий. Нашим единственным утешением было то, что, читая книгу во второй или третий раз, у нас все еще была страна, куда мы могли отправиться. И это спасало наш рассудок.

Мы наблюдали, как мистер Уоттс подошел к столу и взял книгу. Мы ждали, когда выберут того, кто начнет читать. Когда мистер Уоттс повернулся к нам, книга была открыта на сцене на кладбище, и Дэниэл поднял руку.

— Да, Дэниэл? — сказал мистер Уоттс.

— Каково это — быть белым?

Дэниэл повернулся и посмотрел в мою сторону. Мистер Уоттс проследил глазами, куда смотрит Дэниэл и, не доходя до моей парты, отвернулся. Он знал, откуда этот вопрос. Я знала, что он знал. Тем не менее, он адресовал ответ Дэниэлу.

— Каково быть белым? Каково быть белым на этом острове? Немного похоже на то, как чувствовал бы себя мамонт, я думаю. Иногда одиноко.

Мамонт? Мы понятия не имели, о чем он говорит. Несмотря на то, что вопрос Дэниэла был ужасно интересным, мы притворились, что нам нет никакого дела. Мы не хотели попасть в эту ловушку и потому держали вопросы при себе. Но у мистера Уоттса был свой вопрос.

— А каково быть черным?

Он задал его Дэниэлу, но смотрел на весь класс.

— Нормально, — сказал Дэниэл за всех нас.

Мне показалось, что мистер Уоттс вот-вот рассмеется. Может, он и хотел, но передумал и уткнулся в «Большие надежды».

— Я понял, — сказал он.

Неделю спустя, когда краснокожие пришли в нашу деревню, мы получили ответ получше.

Они пришли еще до рассвета. Их вертолеты приземлились выше по побережью. Так что мы не получили сигнала, как в прошлый раз. В этот раз нас разбудили голоса и громкий свист.

Мы ждали этого момента. Как бы безумно это ни прозвучало, мы хотели этого.

Бывают дни, когда влажность растет и растет, пока не прорывается ливнем. Дождь проходит, и вы снова дышите свободно. Вот так мы чувствовали напряжение последних нескольких недель. Вот что случается, когда все время ждешь. Пока не захочешь, чтобы краснокожие уже пришли, и с их приходом прекратилось это ожидание.

Мы будто отрепетировали наш выход из домов. Забавно, мы словно знали, что делать без малейших приказаний или просьб. Краснокожие раскрасили лица черным. Мы видели, как двигаются их глаза.

Не было криков. В них не было нужды. Каждый знал, что делать. И солдаты, и мы. Мы уже знали друг друга.

Когда главный краснокожий заговорил, мы были рады узнать, что у него был приятный голос; мы ожидали, что он станет орать на нас. Его желание было простым. Он хотел имена всех жителей деревни. Он сказал, что это в целях безопасности, что нам не надо бояться. Он попросил нас сотрудничать с ним. Нам нужно было назвать имена и возраст. Он ни разу не повысил голос. Он просил довольно простую вещь — наши имена не были опасными: они не были взрывчаткой и не содержали скрытых ловушек.

Двое солдат прохаживались вдоль нашего ряда, записывая имена. Один или два раза мы брали у него ручку, чтобы правильно написать имя. Мы улыбались, когда делали это. Мы были рады помочь, в особенности, с правописанием. Запись имен не заняла много времени.

Два листа бумаги были переданы офицеру. Мы смотрели, как он медленно прочитывает список. Он искал определенное имя, вероятно, кого-то из нашей деревни, кого-то примкнувшего к повстанцам.

Когда офицер, наконец-то, поднял глаза, стало ясно, что мы, дети, его не интересовали. Его интересовали только взрослые лица. Он внимательно всматривался в каждое лицо. Когда же кто-то из наших родителей опускал глаза, он считал это победой. Когда он закончил таращиться на последнего взрослого, он объявил, что у него есть вопрос. Он сказал, что вопрос не сложный, и каждый из нас знает ответ. Он улыбнулся, когда сказал это. Он спросил, почему в деревне нет молодых мужчин. Есть девушки, но почему нет парней?

Он сложил руки на груди и тяжело уставился в землю, будто делился с нами любопытной загадкой. Я чувствовала, что он знает ответ, но не это было целью всего упражнения. Он хотел, чтобы мы сами рассказали ему. Мы также понимали, что рассказать ему то, что он и так знал, стало бы признанием преступления. С нами играли, как чайка играет кусочком краба, переворачивая его клювом. У него была на руках вся информация, но этого было не достаточно. Он хотел большего.