Мистер Слотер

В призраков Мэтью не верил. Нет, верил, конечно же. В номере седьмом по Стоун-стрит ошивались два неупокоенных духа кофеторговцев, убивших друг друга во время ссоры. Можно было себя уговаривать, что это голландские камни ворочаются, устраиваясь в английской земле, но часто Мэтью ловил себя на ощущении, что за ним наблюдают, или до него доносился почти неслышный смех, или уголком глаза он замечал тень там, где тени быть не могло. В этих призраков он верил, но в неупокоенный дух, швыряющийся горстью шариков в окно водяной мельницы?

Это было то, o чем он думал, но не хотел думать, потому что ответа здесь не было. Мэтью сказал себе строго, что в окно бросили вовсе не шарики убитого мальчика, а камешки, которые его разгоряченный и терзаемый болью мозг неверно распознал. Какой-нибудь местный мальчишка, проходя мимо, швырнул горсть камешков, чтобы не дать одному человеку убить другого. А потом спрятался, когда Слотер ревел и метался.

Но… почему этот мальчик не показался? Почему не пошел привести констебля? Почему, когда Мэтью был в Хоорнбеке, ни один мальчик не прибежал рассказывать о таком событии?

Призрак? Шарики были совсем не призрачные. Довольно громко стучали по половицам, падая, и один ощутимо стукнул Мэтью по шее. Или это все-таки были камешки?

Мэтью решил, что когда это дело будет закончено и местный констебль проинформирован, что мертвые гости миссис Лавджой не пребывают в собственных могилах, он вернется на мельницу и посмотрит, лежат там на полу камешки или стеклянные шарики. Но сперва вот это… и миссис Лавджой придется объяснить, как ее ловушка для воров оказалась хранилищем для клада Слотера. Миссис Лавджой? Или миссис Такк?

Какая связь между госпожой «Парадиза» и королевой острых колбас?

Вспомнилась фраза, сказанная Опал:

«Мизз Лавджой скармливает его своим гостям. Всобачивает его в каждую фигню, извините за выражение. И даже перечный сок дает им пить — утром, днем и вечером».

Далеко впереди покачивались фонари на фургоне.

«Интересно, тут вообще кто-нибудь лежит?» — спрашивала Опал об этом кладбище.

Перед мысленным взором мелькнул Хадсон Грейтхауз, сидящий у Салли Алмонд и потребляющий на завтрак одну из колбас миссис Такк. «Ух ты, жжет!» — сказал он и вытер салфеткой пот со лба.

И Эвелин Шелтон сказала: «Их каждый месяц привозят всего на несколько дней, так что если хотите получить, заказывайте заранее!»

— Легче, легче, — шепнул Мэтью своей лошади, хотя занервничала не она, а он, будто его холодной рукой взяли сзади за шею.

Мысль, которую только что пришла ему на ум, он отказывался рассматривать. Отвергал ее, отбрасывал. Захлопывал книгу на этой странице. Заколачивал гроб. Миссис Такк владеет свинофермой к северу от Никольсберга. Свино-фермой. Мясо. Соображаешь?

Голос Опал снова прозвучал, спрашивая: «А что же стало с мистером Уайтом?»

И настоящий вопрос: что стало со всеми сорока девятью гостями, якобы похороненными за пять лет существования «Парадиза»?

Миссис Лавджой? Миссис Такк?

Сестры по преступлению? Или одна и та же личность?

Мэтью не знал. Это дикое, тревожное и абсолютно тошнотворное предположение он выбросил из мыслей, насколько мог, и стал следить за проблеском фонарей Кочана. Фургон ехал по дороге, лошадь и всадник следовали на расстоянии, укрытые плащом ночи.

Минуло два часа, в течение которых Мэтью не нагонял и не отставал. В дуновениях прохладного ветерка донесся едкий запах свиной грязи, и Мэтью понял, что Кочан подъезжает к месту своего назначения.

Фургон свернул налево. Фонари вдруг исчезли. Мэтью пустил лошадь быстрее, и через несколько минут выехал на лесную тропу, по которой только что проехал Кочан. Огней за деревьями видно не было, но запах свиней заглушал все. Мэтью пустил коня еще быстрее, хотя даже не особо брезгливое животное явно не выражало желания ехать вперед. Проехав ярдов пятьдесят — шестьдесят между двумя стенами густого леса, Мэтью увидел свет фонарей. Тут же он спешился, завел коня в лес и привязал между деревьев. Как следует пробудив в себе храбрость, он оставил треуголку и плащ на седле и стал пробираться через желтые слои дыма, повисшие в воздухе, отравленном тошнотворными миазмами свинарника.

Вечер обещал выдаться восхитительный.

Сквозь деревья и низкорослые кусты Мэтью увидел, что Кочан поставил фургон у стены одноэтажного здания, выкрашенного в тускло-серый цвет. Крыльцо у дома было с веревочными перилами над бревенчатыми ступенями, ставни выкрашены в тот же цвет, что и стены. В окнах горел свет, на крюке рядом с закрытой дверью висел фонарь. Подумалось, не Кочан ли этот дом построил: в добротном на первый взгляд сооружении чувствовалось какое-то уродство, стены казались кривоватыми, и все окна разных размеров. Над желтой крышей изрыгала дым каменная труба, а сама крыша сидела набекрень, как шапка у пьяницы. Наверное, подумал Мэтью, Кочан — мужик рукастый, но дома строить — не его дело.