Мистер Слотер

То ли он собирался сломать девочке шею последующим резким движением, то ли метнул ее туда, куда хотел, чтобы она упала, Ларк не поняла. Голова у нее пульсировала от страшного внутреннего давления, глаза вылезали из орбит. Кухня, воздух, мир вокруг превратился в дрожащие алые полосы. Она завыла грудным голосом — «не-не-не-е-е!» — и смотрела, парализованная страхом, как преподобный швырнул Робин на печь, бросился за ней и схватил чугунную сковородку с тагана.

Робин стояла на коленях и тихо всхлипывала, когда он обрушил сковороду ей на голову. Плач прервался, как только она упала, подбородок ударился об пол, волосы накрыли лицо. Поразительно, но она снова попыталась подняться. Проповедник смотрел на нее с изумлением, будто стал свидетелем воскресения. Он снова ударил ее сковородой — звук был странной смесью церковного колокола и треском разбитого глиняного кувшина. Девочка упала головой в камин, зарывшись лицом в белый пепел. Преподобный отбросил сковородку, и Ларк в полубезумии, с гаснущим под грудой ужасов разумом увидела, как разгорелись угли, как вспыхнули и задымились кудри сестренки.

И тишина. Страшная, невыносимая тишина, пока не вернулось дыхание к Фейз Линдси, и она заорала, не закрывая рта. Слезы брызнули из глаз, окрашенные кровью разорванных тканей.

Преподобный Бертон стоял и смотрел на мертвую девочку. Он сделал глубокий вдох и выдох, будто сам хотел прояснить свое сознание и зрение. Или, подумала Ларк, он себе шею потянул, убивая ее сестру. Она попыталась заговорить, вскрикнуть, завопить или выплюнуть проклятие, но голос изменил ей, и только хрип сотряс заряженный гневом воздух.

— Тихо, — сказал преподобный Фейз. И снова повторил: — Тихо!

Она не послушалась — или не смогла. Преподобный Бертон вернулся к столу, сгреб в горсть кукурузную лепешку и засунул ей в рот так, что она задохнулась и закашлялась. Синие глаза, готовые выскочить из орбит, глядели на него, не мигая, а грудь у Фейз медленно поднималась и опускалась.

— Так-то лучше.

Он медленно повернул голову. Отыскал взглядом Ларк, к которой вернулся голос — прерывистым стоном. Обеими руками она держалась за стул рядом с собой, будто его дубовые ножки были стенами мощной крепости.

Бертон потер лоб рукой.

— Не думай обо мне плохо, — сказал он.

Подошел к телу Аарона, наступил ботинком на грудь, вытащил нож. Обтер его, взяв для этого хорошую салфетку. Поднял упавший стул, сел на свое место во главе стола, отрезал ломоть ветчины, зачерпнул себе на тарелку печеных яблок и фасоли и начал есть.

Фейз молчала, продолжая глазеть — теперь просто в стену перед собой. Ларк вцепилась в стул, пальцы побелели. Она не шевелилась. Сумасшедшая мысль: если она застынет, он не увидит ее и забудет, что она вообще здесь есть.

Он прожевал кусок ветчины, облизал пальцы.

— Тебя когда-нибудь раздражала муха? — спросил он, разрезая печеное яблоко. От его голоса Ларк вздрогнула, и будто сама сломала собственную невидимость, почувствовала себя слабой и глупой, и не смогла удержаться от слез — пусть и беззвучных. — Одна из этих здоровенных зеленых мух, что жужжат и жужжат над головой, пока не почувствуешь, что не вынесешь, если она проживет еще хоть минуту. Хоть секунду, — поправился он, откусывая ветчину. — Можно предположить, что я планирую эту муху убить. Да, и это так. И если это будет нелегко, я ей еще крылья оборву до того, как раздавить, потому что я не люблю, когда об меня ноги вытирают. Итак… наблюдаем за мухой. Она может быть медленной, может быть быстрой, и даже очень быстрой. Но вскоре ты проследишь ее образ действий. Ибо такой образ присущ всему живому. Проследишь, продумаешь на один шаг вперед — на одно жужжание этой мушки вперед, и вот она. — Он проиллюстрировал свою мысль движением ложки по столу. — Дохлая муха. И с людьми точно так же.

Он потянулся за лепешкой, остановился, взглянув на плачущую Ларк, и продолжал свой одинокий пир.

— Ненавижу мух. Скоро они сюда прилетят. Их ничем не удержишь.

— Вы не… — Ларк не знала, хочет ли она говорить, но заговорила как-то сама. Горло сжималось, слова не шли. — Вы не… не…

— Не преподобный, — подтвердил он, слегка пожав плечами. — Но если бы я пришел к вашей двери и сказал: «Доброе утро, я убийца», что бы мне это дало?

— Не надо… — Сможет ли она когда-нибудь сказать целиком слово? В голове что-то кричало, но сама она могла едва шептать. — Не обязательно… было.

— Хотелось, Ларк. Красивое имя. У меня в детстве под окном на дереве было гнездо жаворонков.[1]

— Вы… вы их… убили?

— Ни в коем случае. Они меня будили по утрам, чтобы я вставал на работу.

И вот пришел вопрос, который она хотела задать, но страшилась.

— Вы… вы нас убьете?

Он доел яблоко и только тогда заговорил:

— Я тебе расскажу, Ларк, что такое могущество. Почти любой тебе скажет, что могущество — это возможность делать что хочешь. Но я скажу так: могущество — это возможность делать все, что хочешь, и чтобы никто не мог тебе помешать. Ух ты! — Фейз вырвало, при этом вылетела лепешка, затыкавшая ей рот. — Кажется, приходит в себя.