— Мама, — злобно процедила она, словно ее худшие опасения подтвердились. — Проклятая старуха! Сбежала!
И действительно, Джина Кэндл как сквозь землю провалилась.
— Что она могла задумать? — спросила Кристина с тревогой.
Лицо мамы исказилось от ненависти.
— Быть может, кто-то не понимает, что может двигать безумной ведьмой, но только не я. Ее мстительное упрямство даже спустя годы не дает ей остановиться. А сейчас у нее неплохие шансы переиграть всех. Если в моем случае Иероним должен был стать основой величия нашего рода, то в руках Джины Кэндл он станет продолжением ее безумия. Ей не важно, что весь город может просто исчезнуть и от населявших его людей не останется даже могил.
— Тогда ты знаешь, что делать…
По Корделии было видно, что она не изменилась. О нет. Она не собиралась вдруг становиться добренькой и спасать всех кругом или хотя бы исправлять содеянное. Нет, она злилась на себя за то, что упустила шанс, и не могла смириться с тем, что ее матери удастся сделать то, чего не смогла сделать она.
Кристина кивнула, заметив, что мама стала прежней: решительной и неумолимой. Именно этого она и добивалась. Главное было заставить ее действовать.
— Тварь освободилась, — мрачно заключила Корделия. — Она уже меняет город. Ее нужно остановить.
— А что потом, мама?
Корделия поглядела в глаза дочери и увидела в них свое отражение. Ее кольнула досада. Больно и в самое сердце.
«Тварь нельзя подчинить, — с горечью осознала Корделия. — Нет, ее можно заставить себе служить, но это фатально для человека, который рискнет. Даже просто охота на нее разъедает душу, от одних мыслей о владении ею гниет разум. Ее можно лишь запереть, завалить выход и попытаться забыть о ней. Мое безумие… мое чертово безумие… Я — как моя мать. Она всю жизнь пыталась изловить монстра и во время охоты на него не заметила, как сама стала монстром. А потом передала мне это чудовищное наследие, наше родовое проклятие. Жажду обладания тварью. Хотя зачем уж кривить душой, я сама вырвала у нее это из рук. И тогда я стала такой же… начала охоту, мою душу разъела эта чертова ржавчина, а разум сгнил от алчных помыслов об Иерониме. Я — как она. Безумна и заразна. И вот ты стоишь здесь и смотришь на меня. Ты спрашиваешь “Что потом?”, ожидая, что я велю продолжить охоту на тварь и не остановлюсь, пока не подчиню ее. И ты права: я велю. А если у меня ничего не выйдет, однажды ты станешь такой же, как я. Такой же, как Джина Кэндл. А потом это ждет твою дочь и ее дочь… Или не ждет. Ты спрашиваешь “Что потом?”…»
Корделия вздохнула и сказала:
— А потом тебе придется остановить меня.
Виктор Кэндл огляделся по сторонам.
Тихо.
Пусто.
Темно.
— Да уж, кто бы сомневался, — пробормотал он и принялся шарить по карманам в поисках свечи.
Свечи нигде не было. Зеркальце Петровски, которое он предусмотрительно взял с собой, тем не менее присутствовало. Как и тетрадка, чернильная ручка, чернильница и прочие мелочи. Исчез лишь дар Иеронима.
— Чертов Эвер Ив! — негодующе выругался Виктор.
Открыв коробок спичек, он чиркнул одной.
В очень тусклом свете Виктор начал лихорадочно озираться по сторонам, отчего чуть было не налетел на стоявшего рядом человека.
Незнакомый мужчина был одет не то в бежевый, не то в кремовый костюм — точнее Виктор не успел рассмотреть. Он испуганно дернул рукой — и спичка взяла и так не вовремя погасла.
Виктор поскорее зажег еще одну и рассмотрел незнакомца. Это был худой мужчина средних лет с короткими бакенбардами и аккуратно подстриженными усиками, всем своим видом похожий на клерка. Незнакомец не моргал и глядел куда-то в сторону, словно не замечая никого рядом, — он вообще не шевелился. Испуг отступил, и ему на смену пришло удивление: кто это может быть и что он здесь делает?
Спичка чуть обожгла пальцы и погасла.
Чертыхаясь про себя, Виктор снова чиркнул по коробку. Огонек пожрал серную головку и принялся обгладывать деревянную ножку.
«Клерк» по-прежнему не шевелился и никак не реагировал на присутствие гостя
— Не может… — начал было Виктор, но тут же перебил себя: — А почему нет? Если у него есть Ключ и прочие…
Виктор осторожно подошел вплотную к странной статуе и неуверенно поднес спичку к обрубку бечевки. Крохотный светлячок на серной головке с радостью переполз на фитиль и быстро разгорелся. Круг света разросся на несколько ярдов вокруг. Стали видны паркетный пол, ковер и край кровати. Виктор находился у себя в комнате. Вернее,
Статуя шевельнулась, моргнула. Повела головой и плечами, потянулась.
Виктор завороженно уставился на нее.
— Здесь все не так… — напомнил он себе. — В этом обманчивом месте.