Мистер

Порадовавшись, что она надежно укрылась в самой маленькой комнате, Алессия раскладывает гладильную доску и берется за утюг. Сюда-то он не придет. Когда она доглаживает пятую сорочку, доносится знакомый стук – входная дверь захлопнулась. Она снова одна в пустой квартире. Не очень-то приятно, что хозяин даже не крикнул ей «Пока!», как в прошлый раз Кристине, но Алессия отбрасывает эту мысль и просто гладит, стараясь работать как можно быстрее.

Покончив с глажкой, она отправляется в спальню, проверить, не осталось ли что после недавнего визита хозяина. Бардак. Как всегда. Майка и шорты, в которых он ходил в спортзал, на полу. Алессия осторожно поднимает влажные от пота вещи, однако, к собственному удивлению, не чувствует такого отвращения, как раньше, до встречи с хозяином. Она складывает все в корзину для грязного белья и проверяет, как там в ванной. Аромат его мыла и чистоты витает во влажном воздухе. Закрыв глаза, Алессия делает глубокий вдох и мысленно переносится в сосновую рощу, окружавшую дом ее родителей в Кукесе. Она наслаждается ароматом, не обращая внимания на укол ностальгии. Теперь ее дом в Лондоне.

Она вытирает раковину, и у нее остается еще полчаса свободного времени. Алессия бежит в гостиную и садится за рояль. Она ласкает пальцами клавиши, и комнаты наполняют аккорды прелюдии Баха в до-бемоль мажоре. Ноты танцуют вдоль стен, подмигивая девушке яркими огоньками и утешая ее израненную душу.

Я вхожу в любимый ресторан моей матери в Олдвиче. И плевать, что приехал слишком рано. Мне нужно выпить. Не только чтобы стереть из памяти разговор с новой прислугой, но и подкрепить силы перед встречей с родной матерью.

– Максим!

Я оборачиваюсь: а вот и единственная женщина на свете, которую я обожаю. Марианна, моя младшая сестра – я старше ее на год, – идет ко мне через холл. Ее глаза, такого же оттенка, как мои, радостно вспыхивают, когда я поворачиваюсь. Она бросается мне на шею. Рыжие кудри касаются моего лица – мы с сестрой почти одного роста.

– Привет, Эм-Эй, я соскучился, – говорю я, обнимая сестренку.

– Макси.

Она прерывисто вздыхает.

«Черт. Только не здесь!»

Я обнимаю ее покрепче, мысленно приказывая не плакать, хотя у меня самого першит в горле. Эм-Эй всхли-пывает, а когда я разжимаю объятия, то вижу, что глаза у нее покраснели. Совсем на нее не похоже. Обычно она берет пример с нашей матери, которая держит проявление любых чувств под жесточайшим контролем.

– Поверить не могу, что его больше нет, – произносит она, комкая салфетку.

– Да, я тоже. Давай присядем и чего-нибудь выпьем.

Я беру сестру за локоть, и мы идем за официанткой в просторный, обитый деревянными панелями зал. Здесь на всем отпечаток классического старомодного стиля: латунные лампы, зеленая кожаная мебель, накрахмаленные белые скатерти и сверкающие хрустальные бокалы. В ресторане стоит приглушенный гул: бизнесмены и, конечно же, бизнес-леди обсуждают дела, столовые приборы постукивают о тарелки великолепного фарфора. Следуя за нашей провожатой, я, не теряя времени, рассматриваю ее пышный зад, обтянутый узкой юбкой, и прислушиваюсь к ритмичному постукиванию высоких каблуков о гладкий, выложенный плиткой пол. Придерживаю сестре стул и тоже сажусь.

– Два бокала «Кровавой Мэри», – заказываю я, принимая из рук официантки меню.

Девица призывно посматривает на меня, но я в игру не вступаю.

Может, у нее и классная задница, да и мордашка ничего, однако сегодня я не в настроении. Все затмила встреча с новой горничной, ее темные глаза я забуду еще не скоро. Я хмуро обещаю себе не думать о прислуге и поворачиваюсь к сестре. Официантка тем временем с разочарованным вздохом уходит.

– Когда ты вернулась из Корнуолла? – спрашиваю я.

– Вчера.

– Как наша вдовствующая графиня?

– Максим! Ты же знаешь, она терпеть не может, когда ее так называют.

Я преувеличенно-покорно вздыхаю.

– Ладно. Как там наша Родительница?

Марианна сердито прожигает меня взглядом, затем печально опускает глаза.

«Черт!»

– Прости, – пристыженно говорю я.

– Она потрясена, но никак этого не показывает. Ты же знаешь, какая она. – Глаза Марианны затуманиваются. – Мне кажется, она что-то от нас скрывает.

Да, сияющие доспехи моей матери редко дают трещину. Она не плакала даже на похоронах Кита… стойко приняла удар судьбы. Хрупкая и грациозная. Как всегда. Я тоже не плакал. Боролся с жесточайшим похмельем.

Сглотнув, я спрашиваю о другом:

– Когда ты возвращаешься на работу?

– В понедельник, – отвечает Марианна, скорбно дернув ртом.