— Ты, и правда, — дурочка, или притворяешься? Ее и не обязательно было засылать, она сама себя здесь заслала: советские фильмы для эмигрантов крутила, журнал «Советский Союз» бесплатно раскладывала в кино и в магазинах — верно? В советское консульство в Сан-Франциско ногой дверь открывала — верно?
С конторой, торгующей турами в Союз — «Соварт», или как она там называется, дружит — верно? А Миллер, между прочим, — не просто хмырь из подворотни, с какими она всегда шилась, а специальный агент ФБР! Контора покруче нашего КГБ… Помнишь, что там с Пеньковским сделали — случай тот же! Так что держись, Куколка…
— Ребята, я ведь, правда, ничего не знаю. И про Миллера она мне ничего не говорила. Да я знаю, с кем она от Кольки гуляла — а теперь и Николай с ней сел, ни за что, ни про что. Ну, ходили вместе в гости, в «Самоваре» ужинали. Ну, говорила она всем открыто, что в Америке все хуже, чем у нас было. Но, чтоб шпионить?..
— Да ладно тебе валять дурочку — ты что, не видела в русской газете фотографию, как ее Николай из машины фотографирует эмигрантов с плакатами против концерта, когда советские артисты приехали — ее потом перепечатывали весь месяц американцы. Между прочим, не тебя одну пригласили свидетелем выступать. А дружила-то ты с ней ближе всех. Вот так-то…
Так что, вместе идем, люди?
— Вовка, ты посмотри — красиво как!
— Океаном, дорогая, ты и без меня полюбуешься.
— А сейчас что, нельзя? На тебя любоваться что ли?
— Да хоть бы и на меня!
— Налюбовалась за три года, сколько можно!
— Надоело, так что ли? Кончен бал — погасли свечи, да?..
— Да ладно тебе, Вовчик, — был ли бал-то?
— У меня — был!
— По тебе заметно не было. Я с работы — ты от друзей, или еще откуда, глаза залиты супом. Откуда я знаю, где ты был? А теперь и думать не хочу. И вообще, вот сколько уже мы вместе, а мне про тебя и сейчас не все понятно.
— Это чего же ты не понимаешь про меня. Может, я тебе спьяну что молол — так забудь! А поддавать я перестал, верно? По твоей же инициативе, между прочим, — три месяца глотал всякую дрянь в наркоцентре с настоящими алкоголиками.
—
— Мать, да ты что? Тебе после суда кругом шпионы чудятся? И вообще, что ты там намолола — Светке с Колей по червонцу выделили, не с твоей ли подачи?
— Дурак ты, Вова, совсем дурак. Чего ж ты со мной в суд не пошел — послушал бы. Или побоялся чего? А только хочу я пожить без тебя. Уйди ты, Вовка, из моей жизни. Совсем уйди, ладно — прошу тебя. Ну, хоть на время, а? Пойми, не люблю я тебя!
— А то раньше любила! Ты и раньше меня не любила… А сейчас — подавно, неделями не видимся, я же знаю — ты не одна, ты одна не можешь, вот и я тебе подвернулся в какой-то момент. Знаешь, давай сегодня вечер побудем вместе, если хочешь — возле твоего любимого океана, хоть бы и в том поплавке, где мы отмечали наше знакомство… Пить не буду — ну, пива возьмем к креветкам, а, Людок? Отвезешь меня потом к Плотнику, я у него сегодня останусь, к себе не поеду, домой вернешься сама. Если ты так хочешь.
— Может, и стоит прокатиться…
— Так, давай! Ты фольксваген-то свой исправила?
— Он у меня не ломался, с чего ты взял-то?
— Ты говорила, тормоза плохие… И сахар тебе в бензобак подсыпали…
— Это когда было! Механик проверял — сказал: все в порядке, с моими поездками на год должно хватить. Чего-то крутанул в колесах, взял тридцатку. Я боялась — все в тормозах менять придется, пока обошлось.
— Значит едем?