Я последнее время все больше с ним, остальные сторонятся — Куколку мне простить не могут, думаю. Да… Потом сделали все же рентген, и вот — опухоль… Здесь в госпитале планируют полостную операцию, а сейчас что-то стали тянуть: говорят, заменяем процедурами. Если операции пока не будет — меня отсюда переведут в приютный дом, там больные и старики, у кого нет денег, содержатся за счет государства. Присматривают за всеми штатные медсестры, врачи приезжают… Плотник обещает меня оттуда сюда возить на процедуры. Сам-то сейчас я за руль не сяду. Слаб все же пока. Обещают, когда курс облучений завершат — будет легче: в такую трубу загоняют носилки, закрывают в ней и лежишь там — полчаса, а то и больше.
Противно. А что делать-то — надо вставать на ноги. Знаешь, я писать начал — много уже страниц набралось, даже стихи получаются — там и про тебя, покажу, когда отсюда выберусь. И потом, я снова вернулся к плану — на велосипедах проехаться по континентам, по северной Америке, по южной — даже спонсоры, кажется, будут — не наши, конечно, американцы, они такие проекты любят. Да…
— Ой, Вов, не надо, а… Боязно что-то. Не трогай ты меня. Только не обижайся: такое, когда ты касаешься, — будто из меня жизненная сила вытягивается. Жутко становится, Вова.
— А знаешь, в двух русских газетах про меня писали, в самых больших, в Нью-Йорке и у нас, в Калифорнии. Там не только про этот суд — это и в американских газетах было, и на телевидении: я всю свою жизнь рассказал журналисту. Он говорил: теперь готовятся издать книжку — вот-вот выпустят.
— Да видела я, газеты ребята показывали, они теперь ксерокопии по всем знакомым разослали, кто-то даже в Москве их видел. Мне там еще говорили, а прочла я здесь уже. Может, не надо было так уж подробно про нас с тобой — как ты от жены уходил… Ну, и вообще. Мне ведь возвращаться — жить и жить еще…
—
— Конечно, выберешься, Вовочка. Ну, ладно — мне ведь, правда, пора. Будут скоро из Москвы звонить. Детям я передам от тебя привет. Взрослые они уже — совсем взрослые…
— Да лежи ты, не гоношись.
— Ну, теперь можно новый фильм снимать! Эх, и сыграл бы я «Беглого» — никакой заслуженный артист так бы не сыграл! Кто лучше меня знает мою жизнь…
— Это верно, лучше тебя — никто! Знаешь, я читал, перечитывал — сколько всего ты рассказал, могло бы и на три книги хватить, если бы писать подробнее.
— Куда уж подробнее… Итак, наверное, наболтал лишнего… Газеты-то я видел — вроде бы и все точно, и не все…
— Ты что имеешь ввиду? Лишнего про что: про Куколку? Или про то, почему бежал, как бежал… Может, про тебя правду говорят, что заслали, Володь, а? Ну-ну, шучу. Ведь кроме тебя-то никто не знает правду. Вот и про Куколку тоже: тебе велели ее убить? Ты сам Плотнику говорил: сначала ее задушил, потом уже машину с ней спустил с обрыва. И даже, что видел, как она уже под водой изнутри пыталась дверь открыть и не могла… А потом ему же сказал — наврал все.
А зачем наврал-то? Хорошо бы, конечно, для будущего кино, а я тоже надеюсь, что снимут фильм — такая судьба! Знать бы больше подробностей, а может, — и больше правды? Придумать-то в сценарии, сам знаешь, можно что угодно, да надо ли? У тебя ведь жизнь и без вранья — сплошное приключение, сплошная интрига. Давай еще поговорим, может, новую главу допишем в книгу, а, Володь?…