У меня появилась привычка спать в общей комнате. Не снимая одежды, я дремал на диване, просыпаясь в три или четыре утра, чтобы увидеть включённый торшер и работающий телевизор. В тот вечер, как только ушёл Шоффлер, я убрал пивные бутылки и остатки пиццы, засунул посуду в моечную машину, включил её и протёр кухонную стойку. Затем обошёл дом, выключил повсюду свет, запер двери и, раздевшись, забрался в кровать. Это была белая металлическая кровать, которую Лиз хранила на всякий пожарный случай. Лучше бы она прихватила эту штуковину с собой в Мэн. Как это ни ужасно, но я даже не мог представить, как она живёт, какие предметы её окружают, а мне приходится обитать среди вещей, любовно собранных ею за много лет. Постель. Я помнил, когда один из мальчиков, а то и оба, проснувшись от ночного кошмара или почувствовав себя одинокими, приходили в спальню и, остановившись рядом с нашей кроватью, звали: «Мама…» Всегда «мама» — и никогда «папа». Обманывать себя я не мог и не хотел. Дети обращались к Лиз, поскольку она постоянно была рядом с ними. Я помню те уик-энды, когда близнецы являлись в родительскую спальню, чтобы разбудить нас и начать вместе новый день.
Я лежал в темноте. Каждый раз, когда на Ордуэй сворачивала машина, по стенам и потолку пробегали два светлых пятна. И вот так, лёжа во тьме, я всё-таки принял решение. На работу я не вернусь. Я просто не смогу уныло, с затуманенным сознанием бродить в суете студии.
Я буду искать своих детей.
Глава 14
Когда я принёс прошение об отставке, все принялись меня уговаривать не делать этого. Мне говорили, что надо ещё подождать и всё такое прочее. Казалось, они считали, что я погибну, находясь вне студии.
Большой Дейв покачал огромной головой и положил моё заявление перед собой на стол текстом вниз.
— Я буду считать это отпуском без сохранения содержания, — сказал он. — Ну, скажем, на три месяца.
— Не могу ничего обещать, — ответил я. — Пока не знаю, сколько времени это займёт.
Когда Дейву приходится говорить то, что ему говорить совсем не хочется, он наклоняет голову и сверлит вас взглядом из-под насупленных бровей, словно гигантская черепаха. Увидев, как он опустил голову, я приготовился выслушать малоприятное замечание, но мои ожидания не сбылись.
— И что же ты намерен использовать вместо денег? — спросил он.
Дейв достаточно хорошо знал моё финансовое положение и понимал, что у меня могут возникнуть серьёзные проблемы. Мы были с ним достаточно близки, и босс даже несколько раз удостоил посещением наш дом, чтобы принять участие в тщательно спланированных и искусно подготовленных моей супругой ужинах. Ему было прекрасно известно, что мы не купаемся в деньгах и что наш разъезд породил дополнительные трудности.
— Послушай, если вдруг окажешься без средств, звони — мы поможем. — По тому, с какой силой он сжал мне руку, я понял, что это предложение он сделал не без душевной боли.
По правде говоря, я пока не знал, как стану решать финансовые проблемы. Ни при каких обстоятельствах я не мог просить Лиз дать мне разрешение на залог дома. Строго говоря, согласно условиям договора о раздельном проживании, я не мог даже взять отпуск без сохранения содержания, поскольку это уменьшало мою финансовую поддержку супруги. Надо было найти такой способ розыска детей, который не уменьшал бы выплат для Лиз. Я не мог оставить её без средств.
Можно, конечно, позаимствовать денег у отца, хотя он, подобно всем остальным, считал мой уход с работы ошибкой. Кроме того, у меня имелась пара друзей — Майкл и Скотт, способных отстегнуть мне несколько тысяч.
Итак, я собирался решать финансовую проблему, залезая в долги и попрошайничая.
— Я всё же думаю, что ты совершаешь ошибку, — сказал Большой Дейв, пожимая мне руку, но я чувствовал, что за дискомфортом, который он испытывал, беседуя со мной, скрывается облегчение. Босса радовало, что ему больше не придётся заниматься моими проблемами.
Всё началось с Дейва, но им дело не кончилось. Родственники, друзья и знакомые продолжали твердить, что я совершаю непоправимую ошибку. Да и что я могу сделать, помимо того, что уже сделано? Вслух это, конечно, не произносилось, но в глубине души все считали, что я гоняюсь за призраками, что мои дети мертвы и я должен смотреть правде в глаза — не теряя, разумеется, при этом надежды.
Чудеса случаются. И примером такого чуда оказалась Элизабет Смарт.
Даже Шоффлер пытался меня переубедить.
— Алекс, — сказал он тоном разочарованного в своём отпрыске отца. — Не делай этого. Я не раз был свидетелем подобного поведения, и, поверь, всё кончалось жестоким, болезненным разочарованием. Если ты примешься за поиски, то сгоришь эмоционально и материально.
— Ну и что?
Дело было в том, что, отринув идею «работы», я сразу задался вопросом — почему не сделал этого раньше.