Мистериозо

Густен Бергстрём удивленно посмотрел на него. Затем в его взгляде зажегся странный огонек, как будто дух жизни дохнул в его чахлые легкие. «Дух бодр, плоть же немощна», [47]— кощунственно подумал Йельм.

— Да, — решительно произнес Бергстрём. — Это я их убил.

Йельм посмотрел в светящиеся глаза Густена Бергстрёма. Что-то наклевывается в его серой жизни. Его портрет появится на первых страницах газет. Он окажется в центре всеобщего внимания — в первый и последний раз в своей жизни.

— Да бросьте, — сказал Пауль Йельм, и дух жизни покинул Бергстрёма.

Густен Бергстрём совершенно обмяк в своем жестком кресле. Как будто превратился в столь необходимую его мебели обивку. Йельм плеснул масла в огонь разочарования.

— А почему вы убили Куно Даггфельдта, Бернарда Странд-Юлена и Нильса-Эмиля Карлбергера?

— Почему? — переспросил Бергстрём и слегка пожал опущенными плечами. — Ну, потому что они были… богатыми.

— Значит, у вас нет ни малейшего представления о том, что эти трое господ сделали с вашей сестрой на площадке для гольфа седьмого сентября девяностого года, за месяц до ее третьей попытки самоубийства, после которой она впервые попала в психиатрическую больницу?

— Что вы имеете в виду, черт возьми?

Густен Бергстрём подскочил с кресла в поисках чего-либо, за что можно было схватиться. Но ему ничего не попалось. Его пальцы яростно сжали воздух.

Схватиться было не за что. Совершенно не за что.

— Именно эта троица в упомянутый день попыталась изнасиловать вашу сестру, которую они наняли как кедди.

Руки Бергстрёма застыли в воздухе. Его изможденное лицо снова точно осветилось изнутри. Он стоял неподвижно в прозрачном облаке пылинок, которые кружились в этой затхлой квартирке, и принимал на себя огонь косых лучей заходящего солнца. В его боли было что-то макабрически прекрасное.

— Если бы я знал, — сказал он громко и четко, — я бы убил их. Но тогда они не прожили бы так долго, клянусь.

— Но вы не знали?

— Нет, — ответил он и сел. Затем снова поднялся, выпрямился в вечернем свете, широкой полосой лившемся с Гамла Бругатан. — Теперь мне понятно, — сказал он, — теперь мне все понятно.

— Что вам понятно?

— Это Лотта! Это сама Лотта отомстила за себя! Она трижды протянула руку из царства мертвых. А затем снова вернулась в лучший мир.

Бергстрём быстро подошел к книжной полке, вынул маленькую потертую книжку, раскрыл ее и, тряся ею перед Йельмом, произнес:

— Вы знаете, кто такие эринии? — Он не ждал ответа. Его, впрочем, и не последовало. — Это самые ужасные существа в греческой мифологии, но одновременно и самые уважаемые. Последний инструмент справедливости. Они преследуют свою жертву день и ночь, пока могила не разверзнется перед ней. Позвольте я прочту один отрывок: «По сути эринии — это не кто иные, как духи убитых, которые, если не находится мстителя, берут отмщение в свои руки; неумолимые и непримиримые сеют они смерть в гневе своем».

Он вопросительно глядел на Йельма. Тот сидел молча.

— Как вы не понимаете?! — кричал Густен Бергстрём. — Мстителя не нашлось, и ей пришлось сделать это самой. Она ждала мстителя, но никто не вызвался. Все сходится! Именно тех троих, кто причинил ей страдание, она через несколько лет лишила жизни собственной рукой. Это же удивительно! Ваш убийца — это дух убитой! Богиня мщения!

На мгновение Йельм подпал под чары слов Бергстрёма. Без сомнения, что-то здесь есть: неуловимый мститель из царства Аида, восставшая из мертвых убийца.

Но мысль о весьма реальной пуле из Казахстана, найденной в стене дома в Дьюрсхольме, вернула его в грубый реальный мир.

— У эринии был, по всей видимости, материальный посредник, который нажимал на курок. Знаете ли вы кого-либо, кому Лотта могла рассказать об истории в гольф-клубе?

— Нет, мы с ней всегда были только вдвоем. Вы что, не поняли? Только она и я, только Лотта и Густен. Густен и Лотта.

— Папа, мама, кто-нибудь из больницы?

— Отец? Как бы не так! — засмеялся Густен Бергстрём. — Она его на порог не пускала. Мать? Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Все три японские обезьяны одновременно. Кто-то из клиники, говорите? Где все сидят по углам и занимаются только тем, что теребят свои гениталии? Так вот где вам вздумалось искать вашего хладнокровного убийцу? Среди пациентов больницы Бекомберга? Меткий убийца из дома дураков!

Йельм понял, что пришла пора оставить Густена Бергстрёма один на один с его искаженным и искажающим горем.

В другом случае он подошел бы к компьютеру, включил его и проверил, что это там за пикантная экранная заставка. Но сейчас он этого делать не стал.

Отчего-то он был очень доволен визитом к Бергстрёму.