Мистериозо

Черстин не отрывала от него взгляда.

— Это означает «нет»? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Это означает «возможно». Возможно, что ты будешь мне страшно необходима. Я почти уже это чувствую.

— Хорошо, — ответила она. — Я в любом случае должна поехать в Гётеборг, чтобы закончить массу дел. Я позвоню тебе, когда вернусь.

— Позвони мне до того, как вернешься, — сказал Йельм.

Они поцеловались. Оторваться друг от друга было почти невозможно.

Черстин показала на его щеку.

— Сегодня твое пятно похоже на сердце, — произнесла она.

Пауль Йельм вернулся в свою комнату. Его ноздри пощекотал приятный аромат свежесваренного колумбийского кофе.

— У тебя есть еще время выпить последнюю чашечку кофе? — спросил Чавес.

— Что ты имеешь в виду под словом «последнюю»? — спросил Йельм и опустился на стул. — Я купил кофемолку и упаковку кофейных зерен.

— Кофе по-черномазому, — сказал Чавес.

— Точно, — отозвался Йельм. — Для нас, седовласых.

Они немного посмеялись. Над всем и над ничем.

У Йельма оставалось еще несколько небольших дел перед тем, как сдать служебную машину. Он поехал на кладбище Скугс, где, стоя под дождем между двух больших деревьев, наблюдал за похоронами Дритеро Фракуллы. Его жена рыдала в голос, и Йельм чувствовал себя подонком. Маленькие, одетые в черное дети цеплялись за черную юбку матери. Целая процессия одетых в черное косовских албанцев провожала под проливным дождем Дритеро Фракуллу в последний путь.

В своем патетическом унынии Йельм подумал о том, сколько людей пришло бы на его собственные похороны. Может быть, даже Силла на некоторое время забыла бы о своей депрессии.

Йоран Андерсон жив, Дритеро Фракулла умер.

Несколько секунд он размышлял о справедливости. А затем поехал в Мэрста.

Рогер Пальмберг открыл ему дверь при помощи пульта дистанционного управления. Он сидел на своем крутящемся стуле, и казалось, будто части его тела каким-то таинственным образом связаны вместе неким механиком-самоучкой. Где-то в глубине его глаз притаилась улыбка.

— Теперь все прояснилось? — спросило электронное говорящее устройство.

— Теперь прояснилось, — ответил Пауль Йельм и рассказал всю историю от начала до конца. Это заняло два часа. Пальмберг все время слушал очень внимательно, вставляя иногда вполне логичные вопросы — если замечал в рассказе нестыковку. Таких мест оказалось немало.

— Круто, — произнес электронный голос, когда история подошла к концу. — Я бы решил, что ты все выдумал.

— Я заглянул в свое сердце, — сказал Йельм и рассмеялся.

Затем они еще некоторое время слушали композиции Телониуса Монка, и Пальмберг обратил его внимание на целый ряд новых нюансов в «Мистериозо».

Затем Пауль Йельм вернулся в полицейское отделение, сдал служебную машину и поехал на метро домой в Норсборг. В киоске на центральной пересадочной станции били в глаза яркие заголовки газет: «Убийца грандов пойман! Полицейский, освободивший заложников в иммигрантской конторе, снова проявляет геройство в ночной драме с заложниками».

Йельм громко расхохотался, стоя посреди толпы людей, снующих по перрону в час пик.

«Смена ролей», — подумал он и шагнул в вагон поезда.

Он сел рядом с пассажирами, которые показались ему похожими на его коллег, чтобы послушать, говорят ли они об убийствах.

Но они в основном болтали о работе в своей маленькой фирме, о том, у кого какие отношения с шефом, о полученной и не полученной зарплате, о сослуживцах, которые уволились по тем или иным причинам. Только однажды они упомянули о том, что убийства грандов раскрыты. Они были разочарованы этим. Они надеялись, что за всем этим стоит международный заговор, а это оказался какой-то смоландский банковский служащий, который окончательно сошел с ума. Они были уверены, что полиция поймала не того, кого нужно. Истинный заговор так и остался нераскрытым.

«Что ж, может, и так», — подумал Пауль Йельм и закрыл глаза.

Глава 33

Был поздний вечер. Йельм сидел у окна своего дома в Норсборге. Дождь все еще лил. Казалось, лето напрочь исчезло из шведского климата. Еще не наступил июнь, а на дворе уже была осень. Несмотря на это, дети должны были поехать на дачу в Даларё на выходные. К Силле. А самому Йельму ехать было некуда. Одиночество крепко впилось в него.

Ему так непривычно было слоняться по дому без дела. И вдвойне непривычнее было не слышать вечно хлопочущую по хозяйству Силлу. Он проторчал в замкнутом мире два месяца, и ему было сложно вернуться к обычной жизни. Он не был уверен, что ему это удастся на сто процентов.

Он скучал по Черстин. И он скучал по Силле. Йельм пил крепкое пиво и старался представить себе длинный-предлинный отпуск, который ему предстоял. Иногда казалось, что этот отпуск на самом деле был просто большой дырой. От круглосуточной активности к круглосуточной пассивности. Тяжелый переход.

Хотя, может, отпуск и не должен быть таким уж пассивным, как это обычно бывало. Может, он еще найдет, чем заняться. К тому же на него то и дело накатывало ощущение, что его все бросили. Что ж, и для этого чувства тоже должно найтись место.