Мистериозо

— Да, должна сказать, им, бедняжкам, приходилось нелегко. Они не умеют так держать мужей в строгости, как я. Ситуация Лилиан была общеизвестным фактом. Наш святой Бернард и его щенки. Когда она решила бросить его, я ее полностью поддержала. Она уехала от него с его абсолютного согласия, но развод, как она всегда говорила, был «out of the question». Все помнили, чем кончилось дело с малышкой Юханной. Короче говоря, Бернард был доволен. Но Куно, тот был настоящий семьянин. Никаких походов налево, насколько я знаю, а то, о чем я не знаю, то и знать не стоит, вот что я вам скажу, ma petite.[28] Он работал чудовищно много. Больше, чем Бернард, в этом я совершенно уверена. Он никогда не бывал дома.

— Но ведь у него хватало времени на гольф и тайный орден.

— Да уж, эта история с орденом Хугина-Мугина, или как он там назывался, достойна обсуждения. Георг тоже в ней замешан. Он рассказывал мне о всяких ритуалах, о том, как они надевали маски асов и причудливые балахоны, или как там они назывались, и устраивали настоящие бесчинства. Хотя надо сказать, что это было спустя много лет после того, как он устраивал такое со мной. Теперь мне приходится заботиться обо всем самой. Pas vrai, Philippe?[29] Он кивает. Но вообще-то я думаю, что они считали гольф и орден разновидностью работы. Не удивлюсь, если и славный рыцарь Георг, мой собственный победитель драконов, вносил это в рабочий план.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы Георг упоминал об Ордене Скидбладнира?

— О господи, нет. А что это?

— Как вы узнали о смерти Даггфельдта и Странд-Юлена?

— Мой муж позвонил мне вчера вечером. Он был потрясен, mon grand chevalier.[30]

— Он вел с ними какие-то дела?

— Я никогда не интересовалась бизнесом Георга. Пока денег на счету хватает, меня это не касается. Страшно, да? Я — классическое воплощение того, что поборницы феминизма, вроде вас, фрекен Хольм, ненавидят. Подождите-ка, я вижу, что lille Philippe[31] готов кое-чем заняться. Вам, фрекен Хольм, доводилось видеть, как шикарный загорелый галлийский член из совершенно вялого становится абсолютно твердым? Наблюдать эти чудесные мгновения постепенного экономического роста? Гарантирую, что это повлияло бы на способность любого человека продолжать разговор со шведским полицейским в юбке. Mais Philippe! Calmons![32]

Разговор прервался. Йельм услышал, как вздохнула Черстин Хольм. Затем снова ее голос, забиваемый треском в трубке:

— Продолжение. Ницца, третье апреля, 10 часов 52 минуты.

— Encore,[33] — раздался очень тихий голос Анны-Клары Хуммельстранд.

— Вы знаете Нанси Карлбергер?

— Нанси? Чудный маленький городок в Лотарингии?

— Вы проснулись, фру Хуммельстранд?

— Peu a peu.[34] Нанси Карлбергер? Девочка Нильса-Эмиля? Я встречалась с ней пару раз. Ничего особенного. А что случилось? Нильс-Эмиль тоже протянул ноги?

— Он убит сегодня ночью. Хочу отметить, что эта информация пока еще секретная и не подлежит разглашению.

— Mon dieu![35] Это уже похоже на «Десять негритят». А вы говорили с прислугой? С дворецким?

— Мы как раз пытаемся найти уборщицу.

— Это же, наверно, малышка Соня. Бедняжка. Она убирается в большинстве домов в той части Дьюрсхольма. Это она обнаружила его? Во всяком случае, она его точно не убивала, я гарантирую. Я никогда не видела такого застенчивого создания с тех пор, как спасла жизнь беленькой трясогузке в моем грустном давно ушедшем детстве. Ее звали Оке, трясогузка Оке. Такая невинная. С тех пор много воды утекло.

— Соня убирается и в вашем доме?

— Нет, к нам ходит другой человек, турок, он работает у нас много лет. Ираз. Ираз Эффенди. Нет, Соня негритянка. Из Сомали, я думаю. Думаю, что у нее не все в порядке с документами. Но не могу сказать точно.

— А убиралась ли она у Даггфельдта и Странд-Юлена?

— Нет, она обслуживала только Дьюрсхольм. Вы же знаете, как быстро распространяются слухи о хорошей, дешевой и честной прислуге. Не говорите мне, что не знаете.

— А вы не знаете полного имени Сони и того, где она живет?

— Нет, но это, конечно же, знает Нанси. Что вы мне все время звоните? Я надеюсь, Георг вне опасности… Кстати говоря, я вчера наболтала глупостей. Надеюсь, вы сотрете все, что не относилось к теме нашего разговора. Вы же понимаете, Георг…

— Вы имеете в виду вот этот пассаж: «А вам, фрекен Хольм, доводилось видеть, как шикарный загорелый галлийский член из совершенно вялого становится абсолютно твердым? Наблюдать эти чудесные мгновения постепенного экономического роста»?

— Какая же вы похотливая! — восторженно выкрикнула фру Хуммельстранд, а затем Йельм услышал продолжение: — Вы, наверное, сидели и мастурбировали, воображая себе гигантский орган Филиппа! Фу, как вам не стыдно!

Меняя кассету в диктофоне, Йельм не смог удержаться от того, чтобы не представить себе, как Черстин Хольм мастурбирует, слушая про член Филиппа.