Мистериозо

— Рогер Хакзелль. У нас возникли некоторые трудности, и мы расторгли наше партнерство. Он уехал из Гётеборга в конце восьмидесятых и открыл кабачок где-то в южной Швеции, кажется, в Смоланде. Называется «Хакат и Малет». Он содержит его вместе с нашим общим старым приятелем по имени Яри Малинен. Поэтому «Хакат и Малет». Ловко придумано. В Йончёпинге, или в Вэкстшё, или в Кальмаре.

— Вы можете проиграть нам свою кассету? — спросила Хольм. Кассола кивнул и вышел из кабинета. Хольм снова позвонила в свое старое полицейское отделение, отвечающее за третий район. На этот раз она была более краткой. Йельм подумал, что это потому, что рядом стоит он. Однако сейчас он многое почерпнул из разговора.

— Привет, это снова я, — сказала Черстин в трубку. — Да-да, знаю. Но как Госкриму обойтись без пехоты? Разве что подмаслить немножко… да. Да-да. Меня интересует кабачок под названием «Хакат и Малет». В Смоланде. Возможно, Йончёпинг, Вэксшё или Кальмар. Хорошо. Нет-нет, я перезвоню. Черт возьми, не знаю я, как он себя чувствует. Надеюсь, что плохо. Ну давай, пока.

— Так значит твой бывший — полицейский? — проницательно заметил Йельм.

— Минусы семейственности, — ответила она и одарила его непонятным взглядом.

Гвидо Кассола принес кассету и проиграл ее им на маленьком магнитофоне, стоявшем у него на столе. Это была их запись.

— They’re playing our song,[63] — подумал Йельм, и его замутило.

Вечером они улетали в Мальме. Черстин Хольм опять позвонила из аэропорта в свое полицейское отделение и получила адрес кабачка «Хакат и Малет». Он находился в Вэксшё.

Во время полета Йельм немного поспал. Снов он не видел. Но когда Хольм разбудила его, ему показалось, что ему снилось нечто важное.

И хотя было уже очень поздно, они все-таки предприняли попытку найти пятого и последнего покупателя записей Белого Джима.

Все сразу пошло наперекосяк. Поездка в Мальме только усложнила дело. Они направились к Роберту Грэнсскугу на улицу Баркгатан в районе Моллевонген. На двери квартиры на третьем этаже, где он вроде бы должен был жить, отсутствовала табличка с фамилией. Они позвонили во все четыре квартиры, и только в последней им открыла коротко остриженная девчонка, которая сказала, что Роберт Грэнсскуг действительно жил здесь до девяносто второго года, а затем сюда въехала она. Грэнсскуг умер в этой самой квартире не слишком приятным образом, и поэтому ей удалось снять жилье довольно дешево. «Я не боюсь привидений», — добавила она с дерзким видом и чувством превосходства.

Йельм и Хольм возвращались в центр города, обсуждая возможность найти имущество, оставшееся от покойного Грэнсскуга. Шансов было очень мало. Тем не менее они обговорили планы на следующее утро. Хольм останется в Мальме и будет пытаться найти наследников Рогера Грэнсскуга, а Йельм поедет поездом в Вэксшё. Остаток вечера они провели в милом французском ресторанчике возле площади Стурторьет, всего в нескольких кварталах от отеля «Савой», где позволили себе остановиться.

Йельм заказал лоснящийся сочный кусок мяса с жареной картошкой, приправленной шалфеем, а Хольм — горшочек такого же сочного прованского мяса с оливками и картофель с чесночным соусом. Никого из них не беспокоило, оплатит ли Государственное полицейское управление две бутылки пряного Domaine du Vieux Lazaret.

Вначале они говорили в основном о работе. О Даггфельдте, Странд-Юлене и Карлбергере. О характере Анны-Клары Хуммельстранд. О немногочисленных скорбящих родственниках. Предлагали альтернативные названия для замечательной команды, известной как «Группа А». Альянс-группа. Атакующая группа. Дети А. Закон А. Акция А. Анти-патетика. Они долго обсуждали одиночную вылазку Нурландера в Таллинн, ее мрачный финал и то, как распятый на полу герой наконец вернулся домой, заставив всех подумать о втором пришествии. Они упомянули о конфликте между Нурландером и Сёдерстедтом, об огромном Нюберге, бывшем когда-то Мистером Швеция, о пении в церковном хоре, о быстро стучащем по клавишам компьютера Чавесе и о джазе, а еще — о строгом Хультине и его весомом вкладе в коллекцию голов футбольной команды ветеранов Стокгольмской полиции. Поразмышляли они и над тем, что могло случиться с Арто Сёдерстедтом в Финляндии.

Потом они осмелились перейти на более личные темы. Черстин рассказала о своих музыкальных интересах, о том, как она жила пением, постоянно окруженная музыкой. Пауль рассказал о своих детях, избегая затрагивать болезненную тему Силлы. Рассказал о Дритеро Фракулле, о драме с заложниками, о судебном процессе, о Грундстрёме из отдела внутренних расследований, а затем вдруг сказал:

— Что ты имела в виду, когда спросила, счастлив ли я в браке? Что ты хотела сказать словами «по-настоящему счастлив»?

Она взглянула на него своими угольно-черными глазами поверх бокала вина.

— Я подумала, что ты несчастлив.

— А я всегда думал, что счастлив. Довольно счастлив.