Вооружённый своими записями, Клиффорд начертил на карте дополнение: карандашную линию, соединяющую его дом с парком «Пауэлл-Крик». При правильном хронометраже человек на велосипеде мог доехать до парка и обратно, не встречаясь с патрулями.
Идея ночной велосипедной вылазки появилась у него на прошлой неделе. Сканер сделал её практически осуществимой, но идея обладала собственной притягательностью. Комендантский час сделал ночь запретной зоной, но Клиффорду всегда нравилась ночь. Ему нравились летние вечера с их тишиной и теплом и висящим в воздухе ароматом постриженных газонов и горячего ужина; нравились зимние вечера, такие холодные, что снег скрипит под его ботинками. Но больше всего он любил вечера осенние, подёрнутые таинственной дымкой. А бо́льшая осени уже прошла — как он считал, была у него украдена.
Также ему нравилась идея воспользоваться тайным знанием, которое дал ему сканер, для собственной пользы.
Он, разумеется, боялся, но искушение было очень велико. А в ветреный вечер вроде сегодняшнего оно становилось гигантским. Некоторое время он сидел в своей комнате в темноте, уперев локти в подоконник и прислушиваясь к звукам в наушниках. Оконное стекло было холодным. Ветер теребил ветви облетевшего дуба в соседнем дворе, а когда в тучах появлялся разрыв, в нём были видны звёзды. Было уже хорошо заполночь. Все патрули двигались по расписанию.
Он взглянул на часы и проделал в уме кое-какие вычисления. Решение, к которому он пришёл, было внезапным и не облечённым в слова. Он даже не думал о нём, просто начал двигаться. Он сбежал по лестнице вниз, включил свет в коридоре и отыскал свои сникеры; он зашнуровал их плотно и на всю длину.
Он надел тёплую зимнюю куртку и, уходя, запер за собой дверь.
Его велосипед стоял прислонённым к стене гаража. Руль оказался жутко холодным, и Клиффорд задумался, не стоит ли надеть перчатки. Но возвращаться не было времени. Он уже на маршруте — и расписание очень плотное.
Ветер трепал его волосы, когда он покатил по пустой улице. Ни в одном доме не горел свет. Подшипники велосипеда немного пощёлкали и затихли, а тучи разошлись, словно занавес, открывая взгляду звёздное великолепие.
Самая большая опасность, говорил себе Декс Грэм, в непривычности пустого города. Слишком легко поверить, что ты тут один. И поэтому в безопасности. И утратить бдительность.
Он хотел сказать это Говарду, но они решили не разговаривать без крайней необходимости. Звук их голосов мог кого-нибудь разбудить, а у их экспедиции не должно быть свидетелей.
Проезд позади дома Кантвеллов шёл между рядом покрытых рубероидом гаражей и ломкими остатками огородов. Асфальт был старый и потрескавшийся. Стоящие по сторонам в отдалении дома спали за деревянным сайдингом, двойными дверями и отстающей дранкой. Фонари были редки. В правой руке Декс нёс ломик, сопротивляясь мальчишескому желанию обрушить его на рейки штакетника.
Говард крался следом длинными нервными шагами. Ему хочется поскорее покончить с этим, подумал Декс. Однако, он осторожен; осторожность сейчас — это главное.
Они спустились с холма, держась в самой густой тени, и остановились там, где проезд выходил на Оук-стрит.
Переход через Оук был самой трудной частью, большим вопросительным знаком. Оук-стрит идёт через весь город с запада на восток; когда-то именно по ней ездили грузовики с цементного завода и каменоломен. В прошлом году её расширили и поставили фонарные столбы через каждые десять ярдов. Фонари светили ярким хирургическим светом. Хуже того, Оук пересекалась с каждой торговой улицей, включая Бикон; машина могла появиться из-за любого из углов четырёх кварталов в обоих направлениях без всякого предупреждения. Проезжая часть была асфальтовой пустыней, слишком широкой и гостеприимной, как гильотина. Ветер дул вдоль магистрали леденящим потоком.
— Будем переходить по одному, — прошептал Говард. — С той стороны видно другую половину перекрёстков, — он указал в сторону Бикон в квартале от них, где под порывами холодного ветра дребезжал светофор. — Убедившись, что там всё в порядке, первый махнёт рукой второму, и тот тоже перейдёт.
— Я пойду, — сказал Декс.
— Нет. Первым должен идти я.
Заявление прозвучало очень смело. Декс чувствовал, как важна эта вылазка для Говарда. Говард никогда особо не распространялся о своей персоне, но Декс кое-что узнал о нём тем самым невербальным способом, которым научился понимать детей, заполнявших его класс каждый сентябрь: по жесту и позе, по тому, что они говорят, а что — нет. Говарду вовсе не доставляло удовольствия идти наперекор авторитетам. Декс представлял себе его умным тихим ребёнком, всегда предпочитающим задние парты, который не курит на школьном дворе и не крадёт пакетики с M&M’s в бакалее на углу. Который соблюдает правила и находит в этом повод для гордости.
Совсем не такой, как я, подумал Декс. Мужчина среднего возраста, не владеющий ничем, кроме себя самого, да и это не слишком ценящий.
— Нет, — сказал он, — пойду я.