Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет

На фотографиях Ленин казался брюнетом. На самом деле бородка и усы были рыжими, с проседью. К тому же для портретных съемок он бородку свою приглаживал и в объектив смотрел особенным пронзительным взглядом. На портретах он выглядел строгим, спокойным и могучим. В жизни был маленьким, коренастым, подвижным и болезненно нервным. Он гримасничал и легко срывался на крик. А шея у него правда была короткая, но эта анатомическая особенность ничем не угрожала здоровью.

«Мозг. Конечно же мозг!»

На рассвете профессор Свешников проснулся весь в липком поту. В квартире стояла тишина. Он на цыпочках прошел в ванную, разделся, кое-как вымылся холодной водой из подвесного рукомойника, почистил зубы смесью мелко истолченного древесного угля с солью. Старинное домашнее средство было ничуть не хуже зубного порошка, который давно исчез из обихода.

Все в доме спали. Михаил Владимирович разжег примус на кухне. Пока закипала вода в чайнике, он просматривал газеты.

«Пуля, пройдя под левой лопаткой, проникла в грудную полость, повредила верхнюю долю легкого, вызвав кровоизлияние в плевру. Далее пуля проскользнула позади глотки и, столкнувшись с позвоночником, изменила свое направление и застряла в правой стороне шеи, под кожей, выше ключицы».

«Другая пуля проникла в левое плечо, раздробила кость и застряла под кожей левой плечевой области».

«Своеобразный, счастливый ход пули, которая, пройдя шею слева направо, сейчас же непосредственно впереди позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи. Уклонись она на один миллиметр, Владимира Ильича, конечно, уже бы не было в живых».

Бюллетени о здоровье вождя печатались ежедневно во всех газетах. Под ними стояли подписи известных, уважаемых врачей: профессор Розанов, профессор Обух, комиссар здравоохранения Семашко. Тут же, как неопровержимое доказательство, помещалась рентгенограмма грудной клетки и шеи вождя. На ней была видна раздробленная плечевая кость, затемнение в легком. Две аккуратные продолговатые пульки находились именно там, где указывали бюллетени. Впрочем, если взглянуть внимательней, та, что якобы застряла над плечевым суставом, висела слишком высоко. Одна маленькая ошибка ничего не значила, и вряд ли кто-нибудь заметит.

Из пояснений следовало, что рентгеновский аппарат привезли в Кремль, подняли на третий этаж, доставили непосредственно в квартиру вождя 1 сентября. Снимок сделал ординатор Екатерининской больницы Д.Т. Будинов.

Чайник закипел. Михаил Владимирович заварил сушеную мяту. Кроме обычного своего завтрака – горсти черных сухарей и куска сахару, он позволил себе половинку пасхального яичка. Их осталось всего пять штук. Няня варила их в луковой шелухе давным-давно, к Пасхе. Осторожно счищая темно-красную скорлупу, профессор думал, что никто никогда не сумеет объяснить, почему освященные яйца остаются свежими так долго.

В коридоре послышались тихие шаги. Вошла Таня в старом домашнем платье. Зевнула, поцеловала отца в макушку.

– Доброе утро. Ты что встал так рано?

– А ты?

– Не знаю. Не спится. – Она разлила по стаканам мятный чай.

Половинки пасхального яйца ели молча, медленно, смакуя каждый кусочек. Только когда ничего не осталось, Таня спросила, кивнув на газеты:

– Что ты об этом думаешь?

– А ты?

Она хлебнула чаю, хрустнула сухариком.

– Я видела его. Он маленького роста. Чтобы пуля прошла так, как тут описано, снизу вверх, из-под лопатки, через шею, над ключицей, стрелок должен был сидеть на корточках, очень близко, за спиной. И как она ловко бегала внутри, эта чудесная пуля! Словно поняла, умница, что попала не в какого-нибудь буржуя, контрреволюционера, а в священную плоть вождя мирового пролетариата. Осторожно лавировала, старалась не задеть ни одной важной артерии, а их там много, между позвоночником и глоткой!

– Перестань, – Михаил Владимирович испуганно оглянулся на дверь, – тебе какое дело до этих пуль?

– И почему, интересно, человека, истекающего кровью, повезли домой, а не в больницу? Как с пробитым легким, с пневмотораксом, можно самостоятельно подняться по лестнице на третий этаж?

– Таня, хватит!

Но она как будто не слышала его, она почти кричала, щеки ее порозовели.