Мистеры миллиарды

И еще одно соображение, которое может быть предложено в качестве возможного объяснения странностей Хьюза. В конце концов, его поведение — это лишь доведенная до крайности, до грани абсурда черта, типичная для многих американцев. Один из американских авторов назвал свою страну «Великим сообществом одиночек». В этом определении большая доля правды. В национальном характере американца заложено стремление обособиться, отделить себя от общества, занять по отношению к другим своего рода круговую оборону. Это стремление, быть может, уходит корнями в прошлое Америки, когда колонист, получив земельный надел и будучи предоставлен самому себе, рассчитывал только на себя, а на любого пришельца смотрел как на источник повышенной для себя опасности.

Наложившись на нравы — чтобы не сказать безнравственность — Америки современной, живущей по принципу — каждый против каждого, это превратилось в своего рода принцип существования американцев.

Есть такая форма одиночества — одиночество в толпе, одиночество в многолюдстве. Более полного и страшного одиночества не бывает. Нигде мне не доводилось так часто сталкиваться с такого рода одиночеством, как во время моих странствий по американским городам и весям.

Внешне американцы очень общительны, легко сходятся, охотно, пропустив стаканчик-другой виски с содовой, хлопают друг друга по спинам. Но это лишь внешне. Идеал многих в этой стране — свой дом, причем дом не просто как удобное и приятное место жительства, но как бастион, в котором можно спрятаться от неустроенности и неуютности жизни, от постоянной необходимости быть настороже. Француз, отработав положенное, спешит встретиться с друзьями, итальянец проводит вечера в траттории за стаканом вина, бельгиец, голландец или немец — с кружкой доброго пива. Американец после работы спешит укрыться за семью замками, отгородиться от мира. Это не только социальное, но и национальное.

Сообщество одиноких тем более противоестественно, что оно находится в вопиющем противоречии со всем строем современной жизни по своему стилю, по своей организации, общественной донельзя.

Мне вспоминается один разговор, происходивший на высоте девяти километров над американской территорией. Я летел в комфортабельном «боинге-747» из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Рядом со мной оказалось двое американцев — преклонных лет человек, с седым ежиком на голове и умными глазами под толстыми стеклами очков, и его сын — студент, лохматый субъект лет двадцати двух — двадцати трех. Мы разговорились. Узнав, что я из Советского Союза, парень, у которого, очевидно, в голове был густой туман, что называется, с ходу принялся мне объяснять, почему он противник социализма.

— Социализм и индивидуальность — вещи несовместимые, — с апломбом заявил он. — А я хочу быть сам по себе. Не хочу зависеть ни от кого, никому не хочу быть обязанным и не желаю, чтоб кто-либо был обязан мне. Мне никто не нужен, я могу и хочу прожить сам.

— Простите, — возразил я. — Если не ошибаюсь, как раз сейчас при всей вашей независимости от общества и его отдельных представителей вы, по-моему, находитесь от них в полной зависимости.

— От кого? — взъерепенился юнец. — Глупости!

— В данную минуту, насколько я могу заметить, вы целиком и полностью зависите от нескольких парней, находящихся в пилотской кабине этого самолета. Вы их не знаете, но доверили им свою судьбу. Поживем мы с вами еще или грохнемся на скалы Юты, так неуютно выглядящие отсюда, с этой высоты, зависит от них. Так же, как и все остальные пассажиры, заплатив полтораста долларов, вы исходите из того, что они мастера своего дела, и полагаетесь на них настолько, что доверили им вашу вполне суверенную особу. И так происходит с вами каждый день, каждый час. Сколько бы вы ни говорили о своей независимости от общества, вы не сами по себе. Человек всегда зависит от себе подобных. Даже самый независимый, даже самый могущественный, даже тот, кто, подобно киплинговской кошке, ходит сам по себе. Ибо, в конце концов, в современном мире, как вам это ни покажется грустным, сам по себе не ходит никто, даже кошка! Человек доверяет опытности водителей машин, квалифицированности аптекаря, добросовестности повара, опыту мостостроителя, умению портного, соорудившего штаны суверенной и независимой личности.

Прощались мы после посадки самолета по-хорошему. Особенно сердечен был старший из моих спутников, долго жавший мою руку и произносивший слова благодарности. Видимо, претензии на суверенность его отпрыска доставляют ему немало неприятностей.