Мистические истории. Фантом озера

Хью указал на фронтон над входной дверью. В углу, образованном скатами крыши, был установлен большой прямоугольный камень – явно позднее, чем возвели сам дом. Поверхность этого камня, в отличие от стены, сильно искрошилась, но четко виднелись остатки резьбы – очертания геральдического щита, хотя от герба не уцелело ничего.

– Чепуха страшная, – заговорил Хью, – но все дело в том, что отец помнит, как устанавливался этот камень. Его поместил сюда мой дед; здесь был изображен наш герб. Видишь, очертания щита еще сохранились. Это местный камень, весь дом выстроен из точно такого же, но, едва водруженный, герб начал крошиться, и за десять лет от него ничего не осталось. Странно, что именно этот камень так быстро разрушился, в то время как другим, кажется, века нипочем.

Я рассмеялся.

– Дело рук Фрэнсиса Гарта, это ясно, – сказал я. – Жив курилка.

– Иногда я тоже так думаю, – признался Хью. – Мне ни разу не довелось здесь увидеть или услышать ничего мало-мальски напоминавшего привидение, но постоянно чудится постороннее присутствие. Этот чужой никогда не показывается, но он тут, где-то рядом.

Слушая Хью, я на мгновение ощутил правоту его слов: во всем вокруг действительно таилось нечто зловещее. Однако это чувство оказалось мимолетным – через минуту дом вновь предстал воплощением изумительной красоты и уюта. Самые мирные пенаты, какие только можно себе вообразить.

И потекли восхитительные дни. Мы нисколько не стесняли друг друга, потому что были по-настоящему близкими людьми. Мы болтали сколько хотелось, а в паузах не ощущали неловкости и молчали себе, пока кому-нибудь из нас не приходило желание заговорить. По утрам мы часа три прилежно сидели за книгами, но, когда приближался ланч, захлопывали их до завтра и отправлялись через топь к морю поплавать, или бродили в лесу, или играли в карты на лужайке за домом. Жаркая погода располагала к лени, и здесь, в лощине меж холмов, трудно было даже припомнить, каково ощущать себя преисполненным жизненной энергии. Но, как отмечал отец Хью, поселившимся в Гарте свойственно особое состояние тела и души. Волей-неволей делаешься сонным и прожорливым, здоровеешь, но лишаешься желаний и сил; праздная жизнь течет ровно и спокойно, без треволнений. Лениться без угрызений совести, мурлыкая от удовольствия, значило поступать в соответствии с духом Гарта. Но дни шли, и я начал осознавать, как под покровом довольства в нас постепенно зреет настороженность: казалось, будто некий наблюдатель не спускает с тебя глаз.

Однажды, приблизительно через неделю после моего приезда, тихим и знойным днем мы поплелись к морю искупаться перед обедом. Надвигалась гроза, но мы надеялись, что успеем искупаться и вовремя вернемся домой. Однако гроза разразилась раньше, чем мы рассчитывали; при полном безветрии начался проливной дождь, а идти предстояло еще не меньше мили. На небе сгрудились облака, потемнело, как в сумерки. Прежде чем мы добрались до тропинки, ведущей к дому вдоль берега реки, ливень промочил нас до нитки. Вступая на мост, я заметил поблизости человеческую фигуру, и меня поразила недоуменная мысль: «Почему он стоит так посреди потопа, почему не ищет убежища?» Человек стоял неподвижно, повернувшись к дому, а я, проходя мимо, пристально всмотрелся ему в лицо и в то же мгновение понял, что оно мне очень знакомо, вот только не могу припомнить откуда. Незнакомец был средних лет, чисто выбрит, тонкие смуглые черты сохраняли необычайно злобное выражение.

Впрочем, если кому-то вздумалось стоять под дождем и разглядывать Гарт-Плейс, то что мне до этого? Мы прошли еще дюжину шагов, и я приглушенным голосом обратился к Хью:

– Интересно, что этот тип там делает?

– Тип? Какой тип? – удивился Хью.

– Тот, что встретился нам сейчас у моста.

Хью обернулся.

– Там никого нет, – возразил он.

Казалось совершенно невероятным, чтобы незнакомца, за несколько секунд до этого стоявшего у моста, без остатка поглотила тьма, пусть даже очень густая; и тут мне впервые пришло в голову, что тот, кому я недавно заглядывал в лицо, не был обычным существом из плоти и крови. Но, словно спохватившись, Хью тут же указал на тропу, по которой мы пришли.

– Да, там кто-то есть, – проговорил он. – Странно, что я никого не заметил, когда проходил мимо. Но если ему нравится стоять под дождем, то пусть себе стоит.

Мы быстро вошли в дом, я переоделся и принялся ломать голову, пытаясь вспомнить, когда и где видел это лицо. Я помнил, что встречал его недавно и что оно вызвало у меня интерес. И внезапно меня осенило. Я видел не самого этого человека, а его портрет, и висел этот портрет в галерее в Гарте. Хью показал мне ее в день моего прибытия, а с тех пор я там не был ни разу. Стены галереи были увешаны портретами Верраллов и Гартов, и среди них находился тот, который меня интересовал, – портрет Фрэнсиса Гарта. Перед тем как подняться к себе, я в этом удостоверился, и у меня не осталось ни малейшего сомнения: человек, встретившийся мне у моста, представлял собой живую копию того, кто во времена королевы Анны проиграл этот дом предку и тезке Хью.