Мистические истории. Ребенок, которого увели фейри

Не знаю почему, я пошел к Корте обходной дорогой, миновав одну-другую церковь: по бледному мерцанию за дверями угадывалась ночная служба. Я едва не поддался искушению войти внутрь, но что-то меня удержало. До моего слуха донеслись обрывки рождественского гимна. Во мне шевельнулся безотчетный страх, и, чтобы прогнать его, я поспешил к Корте. Проходя под портиком церкви Сан-Франческо, я вдруг услышал позади шаги, словно меня кто-то преследовал. Я остановился, желая пропустить незнакомца вперед. Поравнявшись со мной, он чуть замешкался и тихо пробормотал: «Не ходите. Я Джанфранческо Пико». Я резко повернул голову – незнакомец исчез. Меня сковал леденящий ужас, но я не свернул с пути.

Потом в узком проулке за апсидой[229] собора я заметил человека, он стоял, прислонившись спиной к выступавшей полукругом стене. Луна целиком освещала его, и мне почудилось, что по лицу с остренькой бородкой течет кровь. Я ускорил шаг, но не успел я протиснуться мимо, как человек шепнул: «Не слушайтесь ее, ступайте домой. Я Маркантонио Франджипани». Зубы у меня застучали, но все же я побежал дальше. Справа и слева от меня белые стены синели в лунном свете.

Наконец я увидел впереди Корте: луна заливала всю площадь, и казалось, что в окнах дворца ярко горят свечи. Конная статуя герцога Роберто, мерцая зеленоватыми бликами, как будто двигалась прямо на меня. Мне еще нужно было миновать арку, где лежала черная тень. Там, словно отделившись от стены, навстречу выступила мужская фигура, вытянутая под плащом рука преградила мне путь. Я попытался пройти. Человек вцепился в мою руку ледяной хваткой. «Не пущу!» – крикнул он, и тут едва скрывшаяся в облаках луна снова засияла на небе. Я увидел его лицо, мертвенно-белое, повязанное снизу кружевным платком. Противник мой был на вид почти мальчик. «Не пущу! – кричал он. – Тебе ее не видать! Она моя, только моя! Я Принцивалле дельи Орделаффи». Одна моя рука была зажата в ледяных тисках, но другой, свободной рукой я выхватил спрятанный под плащом топор и стал им яростно отбиваться. Лезвие ударилось в каменную стену, железо звонко лязгнуло. Человек исчез.

Я торопливо принялся за дело. Вскрыл бронзу, пропилил проем. Я вырвал изнутри серебряного идола, изрубил его на множество кусков. Когда я разбрасывал последние мелкие обломки, луна вдруг погасла, налетел страшный ветер и с воем пронесся по площади. Мне почудилось, что земля затряслась под ногами. Я отшвырнул топор и пилу и, не чуя под собой ног, побежал домой. За спиной я слышал топот копыт, как будто за мной гнались сотни невидимых всадников.

Теперь я спокоен. Сейчас полночь. Еще мгновение – и она придет! Потерпи, мое сердце! Как оно стучит… Уповаю на то, что вина не падет на голову бедняги Аздрубале. Надо написать записку властям, заявить о его невиновности на случай, если… Бум! Часы на дворцовой башне пробили… «Я, Спиридон Трепка, настоящим удостоверяю, что ежели нынешней ночью со мною случится несчастье, то никто, кроме меня самого, в том…» Шаги на лестнице! Это она! Она! Наконец – Медея, Медея! Ах! AMOUR DURE – DURE AMOUR!

Примечание

Здесь обрывается дневник покойного Спиридона Трепки. Из заметки, напечатанной во всех главных газетах провинции Умбрия, читатели узнали о том, что наутро после Рождества 1885 года бронзовая конная статуя Роберто Второго оказалась варварски изуродованной и что профессор Спиридон Трепка из города Позен в Германской империи был найден мертвым – неизвестный убийца нанес ему удар ножом в грудь, в область сердца.

Эдмунд Гилл Суэйн

Лубриетта

Чтобы рассказ этот был понятней, необходимо дать читателю сжатое пояснение. Он основан не более чем на кратком письме с изложением обстоятельств дела, полученном мистером Батчелом от дамы, которая возглавляет Европейский колледж в Пуне[230]; тем не менее обстоятельства эти весьма важны. Мистер Батчел далеко не сразу согласился поведать нам о происшедшем: он склонялся к тому, что речь здесь идет о предметах щекотливых, не предназначенных для публикации. Мы, однако, заверили его, что рассказ будет изложен в манере, способной заинтересовать лишь избранный круг читателей, после чего он перестал сомневаться и приступил к повествованию. Читатели не замедлят убедиться в том, что им доверены сведения, в обращении с которыми требуется особая щепетильность.

Леди-ректор описывает Лубриетту Родриа как девушку с привлекательной внешностью и живым нравом, принадлежащую к высшим слоям индийского торгового сословия. Национальность ее в точности не известна. Как бы то ни было, приблизившись к возрасту, когда вступают в брак, девушка привлекла к себе внимание не одного вполне достойного поклонника, а также, разумеется, товарищей по школе, где всегда находилась на виду благодаря своей красоте и приветливому характеру. По мнению леди-ректора, в любой христианской стране ее, пожалуй, не назвали бы девицей с образцовыми моральными принципами, и все же не любить ее было невозможно.