Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Всеми мистериями этого катарства дышат барельефы шкатулки, что станет видно из анализа, который я собираюсь им дать. Итак, на IV изображении самой маленькой части двух барельефов представлен один из этих двенадцати управляющих, очевидно тот самый, что в формуле отречения, о которой говорит Бособр[577], назван венценосным[578]; поскольку Splenditenens готовится его короновать одной рукой, тогда как другой держит остатки бога или страдающего Иисуса: не попавшие в плен к материи следы этого бога и содержатся в позвоночном столбе, что нельзя, как бы не хотелось, смешивать с пальмовой ветвью. Венценосный эон, кажется, выполняет здесь миссию установления контакта с добродетелями или силами, преображенными волей Отца: он принимает одного из нагих детей, о которых я уже сообщал читателю; и поскольку этого ребенка несет крокодил, животное, преданное Тифону, или гению зла[579], нужно признать в этом знаке того же самого ребенка как преображение народа тьмы[580], предназначенного воодушевиться средствами другой преображающей силы в самой империи света, представленной мальчиком или нагой девочкой[581], которую небесный Эон в воинском одеянии держит за руку. Это облачение, а также топор, поднятый перед собой ангелом света, характеризуют власть Стефанофора или небесного Эона, о котором я говорю. Своей другой рукой, вооруженной веслом, ангел света достаточно указывает, что готов перенести на большом корабле[582] в державную обитель чистый свет, проявления которого ожидает[583].

На том же самом IV изображении самая большая его часть представляет собой одно из омовений, столь часто совершаемых во всех ветвях валентиниан, от которых Манес принял доктрины[584]. Итак, согласно догме о переселении душ, души животных столь же божественны[585], сколь и человеческие души, ибо последние пребывали в телах животных[586]. Манихеи благодаря этой доктрине переселения практиковали свои омовения как над людьми, так над определенными животными, которые, по их представлениям, должны по-особенному содержать человеческие души. Именно это происходит здесь с животным, напоминающим овцу. Известно, что валентиниане пользовались евангельской притчей, касающейся заблудшей овцы, говоря, что овца является человеческой душой, которую Симон пришел разыскать и спасти под именем Елены, ибо эта душа, врасплох захваченная князьями тьмы, творцами плоти, ангелами зла или злого начала, которые, однажды став ее хозяевами и связав ее материей, удерживали у себя в плену, и чтобы помешать душе возвратиться на небо, они заставляли ее переходить из одного тела в другое[587].

Но на барельефе перед нашими глазами посвященные, наоборот, ставят целью освободить плененную душу от посягательств враждебных князей. Для этого было средство, использовавшееся валентинианскими сектами, уже неоднократно мной упомянутыми и удочеренными Манесом. Оно состояло в возлиянии смеси елея и воды на головы их умирающих и даже умерших. Таким омовением они полагали сделать невидимыми души, предохранив их в переходе сквозь пространства от козней высших сил, имеющих только одну пищу для существования – души, восходящие на небо[588].

У Святого Иринея Лионского есть фрагмент, сообщающий, что помазание елеем делает мертвых невидимыми для князей и высших сил, чтобы внутренний человек вышел бы за свои пределы, не оглядываясь на своем непрерывном пути, и чтобы тело было отодвинуто к скрытым вещам[589].

Все рассказанное мной происходит буквально на одной из двух половин большой части изображения IV. Здесь есть все, даже мертвая голова – необходимый символ совершавшейся мистерии. Вид атлета, унесенного к скрытым вещам; тело животного, подвергшегося священному испытанию несомненно, является одной из этих управляющих и сохраняющих премудростей, которым Бособр дает еще имя Омофоров, Атлантов или неустанно несущих: они представляют собой род сил, привнесенных Манесом в свою теогонию с Востока[590].

Вся эта сцена происходит в присутствии посвященного, подвергающегося в тот же самый момент испытанию огнем на печи, где он, кажется, удерживается насильно.

Вполне очевидно, здесь мы имеем дело с адамианами или адамитами[591], о которых Святой Епифаний[592] говорит, что они по природе своей кроты и устанавливают свои конвентикулы (так называются их церкви или собрания) в пещерах или около подземных печей, чтобы согреть тех, кто собирается в такого рода помещениях нагими, как если бы только что вышли из утробы их матерей[593].