Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Манихеи, катары и тамплиеры желали признавать только доброе начало смешанным со злым началом и, следовательно, Иисус Христос, воплотившись, мог осквернить свое божественное естество. Гностики и Манес повторяются в пресыщенности этим докетизмом, более завершенным у катаров и тамплиеров, нежели у их древних предшественников.

И на самом деле, Манихей Фавст утверждал, что все человеческие деяния Христа не что иное, как видимость[710]; альбигойцы Пьера де Сернэ (Pierre de Cernai) повторяли с некоторыми гностиками, что высший Христос никогда ни пил, ни ел и ни воплощался: он проявился только духовно в личности Святого Апостола Павла[711].

Катары у Бонакурса (Cathari de Bonacursus) говорили ту же самую вещь[712]. Известно, посредством какой формулировки и каких деяний тамплиеры отрекались от Иисуса Христа[713]… Единственная непоследовательность с их стороны, или скорее светлое раскрытие тайны их доктрины! С открытым миссалом они клялись на образе Того, Кого спешили оскорбить, они клялись, повторюсь, послушанию и неразглашению тайн Тампля[714]; и в Страстную Пятницу они шли босыми ногами поклоняться кресту[715]; они исповедовались священникам ордена и причащались трижды в год[716]. Эти бедные благородные рыцари, отважные и великодушные, но легковерные и неграмотные, становились благодаря первой клятве рабами ордена, в который вступали[717]; посредством же самой сатанинской из концепций, начальники и могущественные сановники ордена от его основания оказывались игрушками в отвратительной махинации манихейских доктрин, и самое суровое испытание, которое они навязывали неофитам во время посвящения, это сокрушение их веры и моральных норм; но к чести человечества и самих рыцарей, склонявших головы перед послушанием и приносивших мучительную жертву смирения, в них продолжали биться сердца и существовать воли[718]; и какими бы ни были наивные сцены борьбы и безропотности, приведенные в неизданных документах, меня задел за живое характер правдивости этой блестящей публикации[719].

Истинный смысл всего заключается в том, что не от Иисуса Христа их заставляли отрекаться: их, наоборот, заставляли признавать Его как Бога, но отрекаться от Него как от человека. Манихейство орденского сообщества, пускай и не являлось манихейством бедных братьев, освящало таинственную идею, что обыкновенный Иисус, страждущий Иисус, Иисус, соединенный с материей, не имел права посягать на культ высшего Христа, Сына Божия.

И все же, отрицая воплощенного Христа, посвящение не ставило иной цели, как повязать страхом[720] и тайной боязнью оглашения кощунства. Ведь в полноте веры своих младых лет и в благородном религиозно-воинском наставлении, к которому устремлялись братья, они не могли за несколько минут посвящения и пассивного послушания предать идею Христа, ставшего плотью, иными словами, самую возвышенную идею из всех идей жертвоприношений, милосердия и любви. Не таков ход человеческого сердца, пусть даже его пытаются нарушить в посвящениях и тайных обществах, где, в целях испытания преданности и сил, при помощи большой и неожиданной махинации стараются потрясти и ошеломить дух, мужество и волю адептов[721].

Доктрина высшего Христа была абсолютной у манихеев, катаров[722] и тамплиеров[723]. Может показаться, что у последних отречение скорее являлось испытанием, нежели отречением на самом деле, ведь часто посвятитель говорил профессу: «Отрекайся и ты исповедуешься»[724]. Заседание капитулов завершалось общим отпущением грехов, где всякий из братьев, председательствующий на собрании, почтительно раскрывался и, повернувшись к присутствующим, распростершись на земле, говорил простым языком: «Дорогие господа и братья, все вещи, о которых вы меня заставили сказать для стыда плоти или правосудия дома, прощение, о котором я вас просил, все сделано мной от чистого сердца и по доброй воле; и Господь, простивший Марию Магдалину за ее грехи, простит их и вам, и вы молитесь своими молитвами Богу, чтобы и мне были прощены мои грехи; пусть встанет наш брат капеллан и совершит отпущение, что Бог отпускает ему и нам». После этих слов вставал брат капеллан и, произнося Confiteor, совершал общее отпущение грехов[725]. Те, у кого совесть была слишком отягощенной, подвергались бичеванию по голому телу[726].