И телохранителя рядом не было, который вступился бы – все, кто поумнее, уже разбежались подальше от незадачливого бизнесмена и нашли себе более надёжные местечки. Вышел Арсений Валентинович из дома старушки, будто не сам, а кто вывел его оттуда. До угла дошёл, упираясь, противясь силе неведомой, что в спину его толкала. А как за угол зашёл, так речь к нему вернулась. Назад бросился, да без толку – весь частный сектор вдоль и поперёк исходил, а дома старушкиного не нашёл.
Дальше только хуже стало. Кредиты, долги, неустойки… Обанкротилась фирма. И не только фирма – даже с личных счетов все деньги поуходили на то, чтобы рты кредиторам хотя бы на время закрыть. К концу обозначенного старушкой года Арсений Валентинович был гол, как сокол. Всё продал, чтоб с долгами рассчитаться – дом, дачу, квартиру большую, машины все. Ничего у него не осталось. Зато долги все закрыл.
Как дальше жить – непонятно. Жилья своего нет, сбережений нет, работать отвык… А тут ещё и жена бывшая в суд подала на алименты. Пошёл к старому школьному приятелю, что небольшой оптовый магазин на окраине держал, на жизнь жаловаться. Совета попросить гордость не позволяет – так, просто поплакаться на несправедливость жизни. Тот выслушал его и работу предложил на складе. Зарплата копеечная, не чета тем прибылям, которые раньше через руки Арсения Валентиновича проходили, но начинать-то с чего-то надо.
– А что хоть наколдовала-то старуха? – посмеиваясь, поинтересовался товарищ.
– Да ну её, – махнул рукой Арсений. – Никакая она не колдунья. Шарлатанка старая. Нет никакого богатства обещанного. Сын только вот родился недавно, да и то от него убытки одни.
А с того дня посыпались на несчастного, как из рога изобилия, повестки в суд. И все по алиментам. Одна полюбовница дочку родила, другая двойню, и даже случайные женщины, которых он и в лицо не помнил, не то что по именам, и те его наследниками одарили. И ведь как сговорились – все в один месяц. Пять сыновей и четыре дочери разом – хорошенькое богатство. Где только теперь деньги брать, чтобы содержать такую прорву?
Сел Арсений Валентинович и начал думать – как же это он умудрился упустить, что бабы беременные у него под носом ходили? Ведь если б знал, решил бы как-то проблему эту сразу. Вспоминать начал, говорили ли полюбовницы о том, что в положении. Выходило, что говорили. Одна на втором месяце, другая и того раньше. И воспоминания яркие такие, будто вчера только эти разговоры случились, но ведь до этого он ничего такого не помнил. И те, случайные девушки, тоже ведь потом приходили к нему, и он сам их просил детишек оставить, всех вырастить обещал. Только вот обещания эти и разговоры как будто кто-то на время из его памяти вынул, а теперь вдруг вернул.
– Ну спасибо, ведьма старая… Ну наколдовала… – покачал головой Арсений Валентинович, сам над собой насмехаясь.
А что делать? Вряд ли есть такое колдовство, чтоб детей обратно… Ну… В общем, следующие восемнадцать лет вкалывал Арсений Валентинович, как проклятый, чтобы богатство своё прокормить, одеть и обуть. Никого не обделил ни вниманием отцовским, ни финансово, хотя с материальной точки зрения спрос с него был, как с кота бродячего. Здоровье надорвал, но детям был отцом насколько мог.
А главное – никто из детей слова плохого про него ни разу не сказал. Воспитывались все по-разному, но отца одинаково все любили. Между собой ссорились постоянно, но к отцу по первому зову все вместе приезжали, когда выросли.
Арсений Валентинович к тому времени сдал сильно – работать, как прежде, здоровья не хватало. К бизнесу интерес пропал. Перебрался он из города в родительский дом в деревне и кроликов завёл. И всё в толк никак взять не мог, как же это старуха-колдунья так ловко его слова и судьбу вывернула, что вроде и рухнуло всё, и в то же время смысл в жизни появился. Ведь и правда, богатство разное бывает. Разве он беден с таким-то наследием? Да, пожалуй, побогаче других будет. И никакими деньгами такое богатство не заменишь.
Лазейка
Не было у Матвея личной жизни. Совсем никакой. Друзья водились, но сплошь мужики одни, а девки отродясь в его сторону не смотрели даже. Ни в школе, ни в институте, ни после того. До тридцати лет дожил, а всё по девицам лёгкого поведения не задаром бегал, потому как иначе совсем скис бы без женского внимания.
– Порча на тебе, – твердила мать. – Венец безбрачия это. К бабке надо знающей, чтоб сняла.
Сам-то Матвей во всякие порчи и сглазы не верил, но мать обижать отказом не хотел – внуков она очень ждала. Ради неё только и ходил к всевозможным бабкам, колдунам и шаманам. Кто-то брал оплату за услуги, другие во имя добра бесплатно старались-суетились, но сколько ни пытались венец безбрачия с парня снять, так и не смогли ничего путнего сделать.