Мистический капкан на Коша Мару

– Никакой полиции, – твёрдо сказал он. – Никто никого не собирался насиловать, и рана пустяковая. Просто царапина.

Он потянул Хера из кухни, пытаясь вспомнить, как же того зовут. Но он не знал. Вот с самого начала не знал.

– Вы… У вас есть перекись водорода, бинт? – спросил он, оставив эти попытки.

Тот помотал головой:

– Кажется, ничего такого нет.

– У меня есть водка, – неожиданно миролюбиво сказала Милочка.

Боевой огонь в её глазах потух.

– Не нужно водки, – ответил Клим. – Пойдёмте ко мне. Кажется, у меня что-то такое было – обработать рану.

Последнее, чем бы он хотел заниматься в этот вечер: тащить в свою комнату окровавленного торчка и обрабатывать ему рану. Но выбора не было. Если оставить всё как есть – эти двое поубивают друг друга. Если позвонить в скорую, то врачи непременно вызовут всё ту же полицию. Закончить миром, пусть и в ущерб собственным намерениям, было в интересах Клима. А вовсе не потому, что он из породы добрых самаритян.

Они оставили на поле боя торжествующую Милочку. Одной рукой Клим придерживал неустойчивого соседа, а другой пытался достать ключ от двери из кармана джинсов.

Когда наконец-то получилось попасть ключом в скважину, он им же наугад ткнул в выключатель.

Стараясь не выдавать брезгливости, Клим опустил обмякшего Хера на диван, кинулся к ящику комода, где хранил лекарства. Среди таблеток от головной боли и тюбиков мазей от растяжения нашлись и перекись, и уже немного потемневшая от времени упаковка с бинтом. Впрочем, извлечённый бинт оказался ещё вполне пригодным – чистым и как будто даже новым. Разве что чуть слежавшимся на сгибах.

– Дрянь, – вдруг всхлипнул сосед, когда Клим, обработав рану, принялся заматывал ему голову.

– Это вы мне? – поинтересовался Азаров, думая, что перевязка начинает напоминать жуткий тюрбан сбрендившего бедуина.

– Нет, – держа голову неестественно прямо, чётко и ясно сказал Хер. – Эта сучка, которая провоняла рыбой весь дом. И она не так проста, как кажется. Знает. Маскируется, а сама всё вынюхивает. Дрянь.

– Что вынюхивает? – не понял Клим.

– То, что ему нужно. Мне кажется…

Хер вдруг быстрым и цепким взглядом оглядел комнату, словно желая удостовериться: они в ней только вдвоём.

– Мне кажется, это он подселил эту дурынду сюда. Чтобы следить и провоцировать.

Клим решил не углубляться в детали, но беседу поддержал – отвлечь соседа от шока:

– Зачем ему это?

– Ты только не пугайся, – успокоил Хер Клима. – Но мне кажется, он опять её зовёт…

Клим не понял: кто кого и куда зовёт или подселил, но на всякий случай теперь решил промолчать. И вообще – вечерняя беседа не входила в сегодняшние планы. Хер же продолжил, и речь его вдруг стала тягучей, как мёд, а интонации – такими же приторными. Клим остолбенел: настолько это всё не вязалось с истеричным визгом, который сосед выдавал на кухне.

– Не могу знать точно, – произнёс Хер, – просто чувствую, всё опять начинается. Он не успокоится, понимаешь?

На всякий случай Клим кивнул.

–У неё – три головы, – задумчиво произнёс сбрендивший Херувим, – и имеет она множество иных имён. Меняется снова и снова, всегда приобретая иную форму. Размер элемента необъясним и неопределим, поэтому не может быть разбит. Только ангел Ринатаель имеет власть над ней…

Всё ещё держа голову неестественно прямо, Хер попытался наклониться к самому уху сидящего перед ним Клима, обдавая странным дыханием. Его нельзя было назвать зловонным, пахло почему-то уксусом. И ещё немного – какой-то химией. Проявителем – когда-то в детстве Клим ходил в фотокружок, и они там учились обрабатывать плёночные фотографии. Вот так и пахло от соседа – чуть выдохшимся уксусом и проявителем.

– Вам нужно поспать, – ляпнул Клим, отодвигаясь от Хера. – Отдохнуть. У вас шок.

– Нельзя спать, – твёрдо сказал тот, пристально глядя Климу в глаза. – Когда засыпаем, мы падаем из-за нашей слабости, потому что нам негде лечь и не за что удержаться, подобно молнии мы падаем, и поджигаем города и поля.

– Ух ты, – ответил Клим. – Ну, надо же.

Что ещё ему говорить? Желание немедленно выпроводить неожиданного гостя теперь стало просто невыносимым. Клим не мог ручаться со стопроцентной уверенностью, но, кажется, до этого удара пепельницей сосед выглядел странным, но всё же не таким безумным.

– У вас шок, – повторил он. – Отдохнёте и завтра будете как новенький.

Как новенький Хер, конечно, уже никогда не будет, но сейчас не стоило ему об этом говорить.

– Не думай, что я сбрендил, – неожиданно мягко ответил сосед. – Это просто мои… заморочки. Я был когда-то… А впрочем, не стоит и вспоминать. Ничем хорошим это не закончилось.

И вдруг улыбнулся. Как-то очень мудро и печально. Сквозь сморщенную мордочку бесполой обезьянки словно проступило лицо совершенно другого человека. Бесконечно уставшего, но красивого и неглупого. Человека, который знает что-то такое, другим неизвестное. И, очевидно, недоступное. Бывший Херувим страдал от того, что вынужден оставаться в одиночестве из-за этого знания.