Мистификации Софи Зильбер

И когда она действительно сидела одна на высокой сцене, пытаясь наполнить своим голосом зал, ожидавший совсем другого, то слишком долго не замечала, что все ее усилия не находят отклика. А заметив, с тем большим упорством решила не сдаваться.

Она и не сдалась, но когда, обессиленная, словно поби­тая, услыхала жидкие вежливые аплодисменты, то едва не упала в обморок. Она закрыла глаза, чтобы хоть не ви­деть, как зрители с явным облегчением устремились к вы­ходу. Потом, сидя у нее в уборной, все вместе, они пыта­лись понять, чем мог быть вызван такой неслыханный провал. Особенно утешал Софи тот коллега, который дол­жен был читать после нее, но, разочарованный холодным приемом, от выступления отказался.

Позже Софи и ее не заболевшие коллеги,— «чтобы утешиться», как выразился директор,— пошли в располо­женный поблизости хороший ресторан, где успела уже обо­сноваться часть публики с их вечера,— это можно было определить по тому, как люди перешептывались, наклоняясь друг к другу, как презрительно опускали утолки рта, по тому барьеру, который, в противоположность доброже­лательной атмосфере после успешных представлений, воз­двигся между Софи и ее товарищами на одной стороне и этими людьми на другой.

Софи особенно страдала оттого, что ответственность за этот провал лежала на ней одной. Уже нередко случалось, что тот или иной их спектакль не имел успеха и потом они сообща ломали голову, что могло быть тому причиной, однако всем вместе им было не так стыдно.

Хотя и на сей раз немногие коллеги, что сидели с нею, пытались изобразить это как общую беду, Софи все равно чувствовала себя крайне подавленной.

До тех пор, пока японец, который в тот вечер случай­но забрел в театр, не послал ей на стол цветы. Немного погодя он подошел и сам, уверяя, что она произвела на него очень сильное впечатление. Говорил он только по-ан­глийски, а потому все, что она читала, наверняка осталось для него непонятным, это придавало его комплиментам известную пикантность, однако его восхищение было та­ким искренних, действовало на нее так благотворно, что она не стала разбираться, насколько компетентно суждение. В тот же вечер между Софи и японцем началась пылка любовь, длившаяся ровно десять дней. Он последовал за труппой в соседний город, посещал все их спектакли, проводил с нею все дни и ночи, до той минуты, когда ему пришла пора возвращаться в столицу, чтобы успеть на самолет. Через несколько недель Софи получила неболь­шую посылку из Окинавы — там было кимоно, которое она носила до сих пор.

— И все-таки,— нарушила молчание Изабель,— неуда­чи такого порядка не стоит принимать слишком близко к сердцу. Они происходят неведомо отчего и почему.

— Нет худа без добра.— При этих словах Розабель едва заметно подмигнула Софи, и та залилась краской, словно ее в чем-то уличили, хотя в ее жизни не было ни­чего такого, что бы ей непременно хотелось скрыть.

— Нам тоже знакомы подобные ситуации,— сказала Изабель,— хотя и не по собственному опыту. Призрак неудачи вечно тяготеет над тобой, словно рок, и кажется, будто тебе от него не уйти. И он всегда застает тебя врас­плох. Ты никогда не чувствуешь себя в безопасности. Как бы низко ты, по-твоему, ни опустилась и как бы высоко на вознеслась, неудача вдруг всей своей тяжестью обрушива­ется тебе на голову, и ты чувствуешь себя так, словно тебя парализовало.

Софи кивнула. Словно тебя парализовало. Начисто те­ряешь присутствие духа, которым, казалось, обладала,— его будто поглотил тот же рок. Боишься сказать хоть фра­зу от себя, сделать малейшее движение, не заученное за­ранее. А между тем одна такая фраза, одно такое движение могли бы, наверное, все спасти.

— Вы действительно так думаете, дорогая Софи? — в один голос спросили вдруг Изабель и Розабель.

— Да разве я знаю.— Софи покачала головой.— Мо­жет быть, и нет. Но так, по крайней мере, кажется.

— А кажется так потому,— Изабель таинственно улыб­нулась,— что ты полагаешь, будто все в твоих руках. Пусть даже сейчас ты сплоховала, но могла бы все сделать гораздо лучше.

— Не говоря уже о том,— Розабель положила на стол обе руки и рассматривала свои ногти,— что не от тебя одной все зависит, не ты одна играешь роль. Существует множество факторов, и порой они действуют согласно, а порой и вопреки друг другу. Иногда ты подчиняешь их себе, а иногда подчиняешься им сама.

— Считать, что ты одна виновата во всем,— значит воображать о себе слишком много,— сказала Изабель.— Столько есть разных причин...

— Но, с другой стороны,— заметила Розабель,— это вовсе не значит, что мы свободны от всякой ответственно­сти. Все дело в правильных взаимоотношениях между на­ми в вещами. Существуют создания самого различного толка, а мы склонны не замечать никого, кроме себе подоб­ных. Вот оттого, что мы столь многого не замечаем, нас неожиданно и настигают всякие напасти. То, что скры­вается за вещами, не более важно, чем то, что их скрывает от нас. Надо только не упускать это из виду.